Этой самой информации было неожиданно много. Мысли, словно репей, цеплялись ко всему непонятному. Раньше ежели не понимал чего, то и бес с ним. Зачем морочить головушку? А сейчас всё странное манит, как свечка мушку. Например, почему я лежу лицом вниз, а шишка у меня на затылке?
Только подумал о ней, как рука сама потянулась. Ещё с минуту пялился на запачканные кровью пальцы. Как это я умудрился так удариться? И обо что? Или меня кто-то стукнул? Причём сзади! Там ведь как раз Осипка и стоял!
Да, братец не сильно меня жаловал, но чтобы попытаться живота лишить… Мысли забегали ещё шустрее, но при этом легко, а не как раньше – лениво и нехотя. Память вообще превратилась из мутного пруда, в котором оброненную вещь не сразу и нашаришь, в чистый ручей, где каждый камешек виден и взять можно именно то, что нужно. Начали вспоминаться странные взгляды Осипки, бросаемые на меня в последние дни. Да и вообще зачем он согласился просить за меня дядьку Захара? Раньше ведь говорил, что такого дурня не то что на ушкуй не возьмут, даже в гнилую лодку не пустят, сорную речную траву тягать. А потом вдруг и капитана уговорил в ватажку принять, и обидно обзываться перестал.
Я чувствовал, что вот-вот нащупаю верную мысль и пойму причину непонятного поведения двоюродного братца, но тут дядька Захар встряхнул меня сильнее, вызвав вспышку боли в голове, и куда-то убежал. Вставать по-прежнему не хотелось, но отлежаться не получилось, потому что тут же меня грубо пнули под рёбра.
– Чего расселси, дурак? Все корячатся, а он дрыхнуть удумал!
Подняв голову, я увидел нависшего надо мной Чухоню. Умом старый, но всё ещё крепкий ушкуйник тоже не особо блистал, так что дураками были мы оба. Непонятно откуда взявшийся гнев, одновременно и напугавший меня, и придавший сил, заставил вскочить. Теперь уже я нависал над невысоким матросом. Кулаки невольно сжались, но тут же разжались обратно.
Что это? Может, в меня вселился демон и толкает на то, чтобы ударить Чухоню? Впрочем, ушкуйника, прошедшего через такие приключения, что даже подумать страшно, испугать не так-то просто. Ума в нём не то что палаты, и чуланчика не наберётся, но отваги старик имел с избытком. Я ещё раз испугался, потому что следом за гневом накатила гордыня оттого, что мыслей у меня теперича поболе, чем у него дури. А ведь отец Никодим предупреждал, что гнев и гордыня – два наипервейших греха.