Мы осторожно гуляли по острову, замечая всё больше новых растений и животных. Иногда мы видели известных нам по книгам и фильмам динозавров. Но зачастую облики местных зверей были до неприятного уродливыми, словно явившимися из кошмара. Мы видели существ вроде противного «аифанта»: представьте себе огромного, почти мастодонтоподобного зверя, размером с небольшого слона. Его толстая кожа, покрытая грубыми пластинами, напоминает древний панцирь. Вместо привычных бивней, из его морды торчат жуткие кровососущие щупальца, похожие на извивающихся червей. Эти отвратительные конечности, снабжённые рядами острых зубов, словно жаждут впиться в любую жертву, оказавшуюся в пределах их досягаемости. Мы видели жуткого «аркпо», выглядящего как ацератерий и таларурус одновременно, с лицом, ужасающе похожим на человеческое. Бестиарий этого проклятого места пополнялся новыми названиями и фотографиями каждые три – четыре минуты – вот настолько всё на туманном материке было в новинку. Мы даже стали свидетелями охоты неприятного, «карпикио» выглядящего как гремучая смесь ракоскорпиона, медведя и, вы не поверите, жирафа. Это поражающая воображение тварь – циклоп, схватив свою добычу двумя парами челюстей, била её до тех пор, пока она не потеряла силы на сопротивление. А потом произошло впечатляюще тошнотворное зрелище брутальной расправы, представляющей собой порядок таких жутких бессмысленных действий, очевидно вызывающих у жертвы неописуемые человеческим языком муки, что я не посмею написать и слова о том, что поганый карпикио делал с бедным «лялюсом» – чем-то вроде большой собаки с рогом. Эти действия были маниакально извращёнными и пугающе аккуратными, будто это была не охота ради выживания, а удачный поиск жертвы для пытки. Мы не могли поверить своим глазам, наблюдая за неподдельным садизмом в животном мире. И садизмом такого уровня, что сразу несколько человек из нашей группы стошнило на месте. Никто не сомневался: на этом материке есть существа, получающие искреннее удовольствие от причинения боли. И мысль об этом внушала нам беспокойство. Но и тогда мы не прислушались к этим предупреждениям.
С каждым новым штрихом, каждой новой деталью, которую я пытаюсь передать, меня охватывает непреодолимое чувство тошноты. Воспоминания настолько отвратительны и чудовищны, что одна мысль о них заставляет всё моё естество сжиматься в агонии. Руки дрожат, пока я пишу эти строки, стараясь подобрать хотя бы отдалённо подходящие слова, чтобы передать те муки, что я испытываю. Каждое новое предложение, каждая новая фраза даются мне с огромным трудом, словно я пытаюсь вырвать их из самых глубин своего существа. Мой разум отказывается принимать все ужасные события, всплывающие в моей покрытой шрамами памяти, но я обязан кончить рассказ и принудить себя к памяти о сверх поганых и мучительных откровениях, что ударили по моему рассудку в ходе этой злосчастной экспедиции… Я продолжу. Я обязан.