Заратустра смотрит на этот мир и чувствует холод. "Метавселенная" – сердце нищепанка, где технологии есть, но не работают на человека. Они не возвышают, как мечтал киберпанк, не раскрывают бытие, как хотел Хайдеггер, а уводят в гиперреальность, где сверхчеловек невозможен. Человек в "Метавселенной" – не герой, не бунтарь, а потребитель пикселей, чья воля тонет в алгоритмах. Ветряки крутятся снаружи, уголь дымит, а внутри – экран, где мечты о Марсе заменены танцами аватаров. Это не антиутопия тирании, а антиутопия пустоты, где нет даже врага, чтобы сражаться.
Бодрийяр предупреждал: в гиперреальности реальность умирает, оставляя нас среди знаков без смысла. "Метавселенная" – воплощение этого: она не даёт нового мира, а крадёт старый, подменяя его голограммами. Заратустра видит в ней не мост к сверхчеловеку, а могилу для него – место, где воля к власти стала волей к лайкам, где человек потерял себя не в борьбе, а в зеркале, что отражает лишь пустоту. Нищепанк здесь достигает апогея: технологии, что могли бы вознести, стали ловушкой, где симулякры симулякров правят бал, а подлинность тонет в цифровом дыму.
Заратустра отворачивается от "Метавселенной". Её свет мерцает за его спиной, но он знает: это не свет, а тень. Бодрийяр был прав – гиперреальность поглотила мир, и "Метавселенная" – её триумф, симулякр симулякра, где нет ни бытия, ни цели. Ветряки гудят вдали, осёл идёт по тропе, а человек остаётся в плену иллюзий, что не спасают, а уводят дальше от себя. Нищепанк – это не конец, а бесконечность зеркал, где сверхчеловек и киберпанк стали лишь эхом, заглушённым шумом пустоты.
Заратустра покидает мерцающий мираж "Метавселенной", где гиперреальность Бодрийяра растворяет бытие в бесконечных отражениях, и возвращается к земле – к полям, где всё ещё дымят угольные ТЭС, к заводам, где гудят станки. Но этот мир уже не тот, что видел Карл Маркс, чьи слова о капитале гремели, как молот по наковальне. Там, где он разглядел фабрики, чьи стены дрожали от труда, Заратустра видит теперь не только железо и пот, но и нечто новое – виртуальные аватары "Мисс ИИ", чьи лица сияют на экранах, обещая красоту без плоти. Маркс говорил о фетишизме товара, о том, как вещи обретают мистическую власть над человеком, но в нищепанке этот фетишизм достиг апогея: от фабрик, что рождают машины, капитал перешёл к аватарам, что рождают иллюзии, оставляя человека в тени собственного отчуждения.