Я смотрел на голову Олоферна, на смазанные черты лица в застарелых потёках грязи, расползшейся по краям картинки, и думал, кого же напоминает мне эта мёртвая, незрячая голова.
– Лунин, – донеслось от автобуса, – ты что-нибудь в механике пе́тришь? Давай залезай в каюту.
Я запрыгнул на деревянную палубу и протиснулся внутрь салона. В каюту, как её назвал капитан. Теснота здесь царила неимоверная. Нутро автобуса скорее напоминало склад, даже не склад, а свалку из отживших своё вещей. Заднюю половину перегораживал покоробленный лист фанеры с узкой прямоугольной щелью, занавешенной неплотно куском брезента. Спереди между двумя сиденьями, водительским и соседним, был установлен ржавый вертлюг типа пулемётной турели с присобаченным к нему пулемётом. Рядом в открытом ящике поблёскивали пулемётные диски.
Мороморо восседал на горе из пыльных мешков и тряпок: глаз не видно, голова опущена вниз; пальцы бегают, как паучьи лапы, пять – по лысине, другие пять по губе; на коленях плоский металлический ящичек с откинутой в мою сторону крышкой.
Вскинув голову, Мороморо посмотрел на меня. Я, с опаской, чтобы не оступиться – как на минном поле минёр, – пробирался по заваленному салону.
– Вот, – сказал Мороморо, бережно кладя ящичек на ладонь, – двигаю, а они не двигаются. Может, где пружину зажало? Ты уж посмотри, бога ради, сам я ни в зуб ногой.
Но я смотрел не на ящик, я смотрел за его плечо, туда, где из кучи хлама, как из мутной пены морской, выступала, маня обнажённым торсом, светлоликая богиня любви, беломраморная мать-Афродита. Холодная, с полуусмешкой-полуулыбкой она смотрела и на меня, и мимо, а я стоял, как загулявший матрос, перепутавший дверь кабака и храма.
– Лунин, не отвлекайся. Тебя опять на баб потянуло? Она же каменная и к тому же без рук. Или ты у нас фетишист?
– Откуда она?
– Потом, потом, – Мороморо хмурился и пыхтел, – есть дела поважнее. – Он вертел перед моим лицом ящичек. Осторожно, не урони. Присядь, си́дя удобнее.
Я взял металлическую шкатулку и рассмотрел её содержимое.
На дне, на жёсткой подставке, застыли две искусственные фигурки из дерева, а может быть кости, выкрашенные в телесный цвет. Нимфа и козлоногий Пан. Уродливая фигурка Пана тянулась к нимфе руками, нимфа от него убегала. Повёрнутое к преследователю лицо с чуть высунутым между губами маленьким розовым язычком светилось одновременно страхом и каким-то лёгким лукавством; похотливая рожица козлоногого была весёлой и благодушной.