.
«Всё еще стоит», «им еще не овладели», «ни то ни другое» – такова формула темпоральности фланера, условие возможности опыта восприятия городской жизни в ее перманентной катастрофичности («чрезвычайное положение как правило»), когда ближайшее будущее определяется принципом «всё на продажу», включая и того, кто эту опасность, эту участь в данный момент предвидит. Фланер, траекторией своего движения описывающий контур исторического события, которым он (как и мы сегодня) затягивается, словно в Мальстрём, – фигура, которая в итоге приносится в жертву в игре исторических сил, но еще способная на то, чтобы в последний момент успеть оставить (если будет кому, это тоже еще вопрос) свидетельство о происшедшем – словно письмо в бутылке, доверенной водам моря (или закромам парижской Национальной библиотеки). Не поэтому ли нынешние урбанисты гадают о том, кто мог бы занять его место сегодня?
Какая фигура в XXI веке может стать эквивалентом описанного Вальтером Беньямином парижского фланера из века XIX-го? В конце 1980-х мы бы говорили об образе из киберпанка, но сегодня это всё слишком субкультурно. Эквивалентом из 1990-х был бы нерд, но это тоже чересчур маргинальный феномен, тесно связанный с эмоциональной экономикой живущих на Западе молодых белых гиков-мужчин. Как насчет занятого хипстера-интроверта, уткнувшегося в свой смартфон?[8]
Еще одним членом данного перечня могли бы послужить те отбросы, про становление которыми нас самих (в качестве жителей современного мегаполиса, всегда уже устаревших на фоне высокоскоростных изменений его инфраструктуры) говорил в своей лекции Город и ненависть Жан Бодрийяр[9]. Однако Бодрийяр читает Беньямина в сугубо пессимистическом ключе, не признавая за катастрофой тот диалектический потенциал, что оставляет нам некий минимум надежды на спасение.
Глава о Бодлере начинается ссылкой на Энгельса и По как первых физиогномистов толпы (и, следовательно, аналитиков жизни большого города), заканчивается же она именем Вагнера, дурману которого оказывается подвержен Бодлер[10]. Это упоминание симптоматично. Речь идет о концепции Gesamtkuntswerk, должной противостоять всеобщему отчуждению, возникающему в мире, где всё подчинено логике товарно-денежных отношений (подобно Марксу и Энгельсу, молодой Вагнер – еще один поклонник Фейербаха – ратует за «коммунизм»). Однако противопоставление «подлинного» произведения искусства товару как продукту, всегда уже ввергнутому в мир обмена, точно так же как противопоставление священного ритуала профанной практике, игнорирует диалектику их отношения, выражающую их взаимную рефлексивность. Чем «чище» произведение искусства, тем выше оно котируется на рынке духовных ценностей (и в точности то же самое можно сказать об идеях, поставляемых интеллектуалами) – подобно тому как «ручная работа» возрастает в цене именно в эпоху развития технологий массового механического производства. В