В ведийский период Рудра связан со смертью («свиреп и разрушителен, как ужасный зверь»), но может и отвращать смерть: его просят о лекарствах, дающих долгую жизнь, его называют исцелителем и лучшим из врачей.
Оргиастические черты Рудры неотделимы от связываемых с ним представлений о плодородии и жизни. Он окружен зооморфными символами сексуальной силы. Оплодотворяющий дождь – одно из средств Рудры против слабости. К Рудре обращаются с просьбой: «да размножимся мы, о Рудра, через детей». О нем говорят: «Да создаст он благо нашему скакуну, здоровье барану и овце, мужчинам и женщинам, быку». С Рудрой связывают понятие жизненной силы…
Таким образом, Рудра соотносим со всеми членами комплекса «смерть-плодородие-жизнь»; недаром его называют Трьямбака, «имеющий трех матерей» (т.е. три космических царства). Преимущественные связи Рудры – с марутами, Сомой (в «Ригведе» еще и с Агни…). Жена Рудры – Родаси». (6). Нельзя не обратить внимание на то, как совсем «по-русски» звучит имя древнеиндийской богини.
Образ Родаси тоже многозначен. Ее имя производят от санскритского «rodas» – «земля». Она – «несущая удовольствия». Она простоволоса, длинноволоса, молода. Имя Родаси употребляется также в двойственном числе и означает при этом парный образ земли и неба. В таком контексте «родаси» являют собой двух юных дев (7).
В период брахман, основное содержание которого составляет переход от древнего, первобытного ведического вероисповедания к классическому брахманизму, происходит удивительная инверсия образа Рудры. Смысл этого преображения заключается в появлении рядом с именем Рудры такого эвфемического эпитета, как «шива» – «благой». Со временем «шива Рудра», «благой» Рудра», становится просто Шивой. Теоним «Рудра» становится фигурой умолчания, как, например, в русском именовании «Спаситель Христос» осталось только определение «Спаситель», которое само было впоследствии заменено редуцированным вариантом «Спас». Говоря «Спас», мы подразумеваем Христа. Впрочем, иногда уже и не подразумеваем, а уповаем на смысл, заключенный в самом слове «Спас». Так происходит речевой отказ от первоначального имени собственного, подсознательное затушевывание его в пользу актуального содержания, заключенного в эпитете, в нарицательном. Слово Спас начинает бытовать автономно, как имя собственное. При этом содержание, заключенное в нем, оказывается даже шире исходного. Мы говорим: «Спас зимний», «Спас летний»… Подставьте в данные выражения «Христос» вместо «Спас» – и получится бессмыслица, если не кощунство. Христос – это только имя. Спас – не только имя, но и понятие.