– Дульков, что так спешишь?
Дульков остановился, не оборачиваясь, посмотрел через плечо на маленького Капку.
– А чего мне спешить, я на бюллетене. Палец, понимаешь, нарывает. Всю ночь, понимаешь, дёргало так, прямо терпежу нет.
– Да ну? – иронически протянул Капка.
– Вот тебе и «ну». Доктор говорит, придётся, понимаешь, вскрытие делать.
– Вскрытие только покойникам делают, – мрачно сказал Капка, – а ты ещё заметно живой. Я лично ещё не замечал, чтобы покойники зажигалками торговали.
– А кто торговал? Ты видел? Докажи.
– Ох, и гнус же ты, Лёшка! – медленно, негромко, от всего сердца сказал Капка и пожалел, что дело происходит не во сне, где можно было бы дать волю рукам.
Он отвернулся, чтобы не глядеть на долговязую, нескладную фигуру Лёшки, не видеть его маленьких нагловатых, а сейчас с деланной обидой моргающих глаз.
– Чего вы ко мне все прицепляетесь! – заговорил Лёшка своим писклявым, очень не вяжущимся с высокой фигурой голосом. – У меня и так покоя нет, палец донимает, а тут ещё ты привязался, как болячка! Ну вас, на самом деле! Отец, отец, оставь угрозы…
Лёшка Дульков любил неожиданно щегольнуть литературным оборотом речи. Для этого применялись им ни к селу ни к городу подписи под иллюстрациями в собрании сочинений Лермонтова. Самой книги Лёшка, конечно, не читал, но то, что было напечатано под картинками, запало ему в голову, и, надо не надо, он пускал в ход: «Вы странный человек!..», «Так вот всё то, что я любил!..», «О други, это мой отец…», «Мне дурно, – проговорила она…», «Блеснула шашка, раз и два, и покатилась голова…» Ходуля вполне обходился этими познаниями.
– Слушай, Лёшка, – произнёс Капка, и голос у него был такой, что Лёшка сразу замолк. – Слушай, Лёшка, я не доктор, болячки твои под микроскоп класть не собираюсь, но только скажу тебе, чтобы ты сегодня же был у места, а не то жить тебе на свете будет очень даже тошно. Это я тебя честно предупреждаю.
– Не ты ли уж мне эту повесточку прислал? – сказал вдруг Лёшка, вынимая из-за пазухи скомканную бумажку и расправляя её.
Капка увидел в уголке бумажки радужный лук и стрелу. Он плотно сжал свой маленький крепкий рот.
– Какие-то ещё синегорцы мне грозятся, про то да сё пишут, корят, стыдят… Мне дурно, проговорила она… Нечего незнайку строить!.. Твоих рук дело, ваша брашка работает?