Он слышал, но не понимал. Или не верил. Или боялся поверить. Взглядом по светлице заметал, понять пытаясь – спит, бредит?
Живая?..
Если это не она, он не справится.
– Да что же ты, голубочек, ну вставай же, – причитывала Кошма. – Жива наша Огнюшка. Елисей! Ты слышишь меня, касатик?
Услышав её имя, он встал, едва не уронив лавку. Почти ничего не видя, направился к выходу. Тишина, владевшая им с того самого дня на пепелище, лопнула и посыпалась звуками, запахами, чувствами. Оглушила. Сбила с толку. Повела за собой прочь.
Живая.
Душегубка Огняна Решетовская спала и во сне хотела есть. До тошноты, до боли в утробе. Голод мучил её постоянно – когда спала и когда бодрствовала, когда сортировала проклятое золото и когда собирала пальцем последние крупицы каши со стенок мятой оловянной миски. Голод проникал в беспокойные сны о тех, кого она убила и кого потеряла, делая эти сны ещё страшнее.
За последние два года она не ела досыта ни разу. Суровая военная зима в заснеженных лесах без огня и припасов яствами не баловала, два плена у ифритов и вовсе прошли в голоде. Даже когда перед самой победой раненую и истощённую Огняну освободили, вволю тоже не кормили, нельзя было. А победного пира для Решетовской так и не случилось. Зато случились золотые рудники.
Снедь на княжеских приисках давали исправно и по совести, исходя из того, какого весу каторжанин. Чуть меньше, нежели требовалось для сытости – полагалось, что так осужденные и ожидающие Трибунала работать будут лучше. Впроголодь-то золото и моется веселее, и сортируется быстрее. Вот только для отощавшей за долгий плен у ифритов Огняны Решетовской это значило бы верную гибель. Но погибать за здорово живёшь она не намеревалась. Огняна была душегубкой, а душегуб – воин особый, не зря о нем добрая слава проложена.
Всегда ведьмаки и изредка люди, наученные убивать, спасать и воевать как никто другой, душегубы почитались среди склавинов наравне с княжичами. Сызмальства оставившие родной кров ради сложной ратной науки, они знали лишь одну семью – дружину, лишь одно дело – ратное, лишь одну судьбу – землю родную беречь. Они росли с луками в руках, и к возрасту становились столь искусными в волшбе и войне, что один душегуб стоил троих витязей. Душегубов любил простой люд, уважали княжичи, побаивались бояре. Лучшие из них имели право без помех ходить в неволшебный мир, что полагалось великой честью.