Всякая всячина. Рисунки автора - страница 9

Шрифт
Интервал


«…Оказывается, не только меня в детстве называли «неедякой». Здесь есть еще две девочки, которые всегда плохо ели и которых родители дразнили так же. А другие, наоборот, раньше ели очень много и были совсем толстыми. Я тоже была толстой, хотя ела мало…

…Кругом ходят толстые мужчины и женщины. Они очень довольны собой. Женщины носят такие платья, чтобы всем было видно, какая у них большая грудь и какие широкие бедра. У них жирные щеки, скрывающие глаза. Им не нужны глаза, они все равно ничего не хотят видеть. Они думают, что они – счастливые, а мы – несчастные. Они хотят, чтобы мы стали такими же, как они…

…Нас считают сумасшедшими и положили в больницу. На занятии психолог сказал: «Вы не едите, потому что боитесь становиться женщинами и надеетесь навсегда остаться детьми, как Питер Пен». Это неправда. Мы вовсе не дурочки. Мы будем взрослыми, но не такими, как они: жирными, самодовольными, пожирающими все и всех вокруг. Мы не хотим есть ничего и никого. Мы – неедяки!..

…На свете очень мало вещей, ради которых стоило бы умирать, но еще меньше таких, ради которых стоило бы жить…

…Не хочу жить только для того, чтобы есть! Они говорят: «Если не будешь есть, то умрешь». Но я пью соки, иногда съедаю немного овощей. Мне этого вполне достаточно. А если человеку, чтобы жить, обязательно нужно быть жирным, как они, тогда мне все равно. Умирать не страшно…

…Каждый день нас заставляют раздеваться почти догола и взвешивают. Тех, кто слишком мало весит, кормят насильно, через зонд. Если бы меня оставили в покое, то я бы ела столько, сколько нужно моему телу, но они не дают мне услышать, чего хочет мое тело. Я слышу только то, чего хотят они, и сопротивляюсь как могу. Я разговаривала с другими девочками. Мы все думаем одинаково…»

В моем опыте было несколько случаев анорексии. По счастью, ни один из них не закончился так трагически, как у Эммы, но и добиться полного излечения удалось не у всех пациенток. Некоторые психиатры говорят: «Эти девочки не хотят жить». Я бы сказал: они не могут жить так, как живем мы. Пятнадцатилетней Эмме казалось, что нам – взрослым и толстым – наша жизнь очень нравится. И все же один раз она выразилась неожиданно точно: «Они думают, что они – счастливые». Может быть, в глубине души она нас не презирала, а жалела? Точно мы этого уже никогда не узнаем.