– Убей и себя тоже. Ты убил невинного человека! Если ты исповедовался, и думаешь, что все тебе прощается, то и мне дай шанс. Почему именно ты решаешь: кому жить, а кому умереть?!
– Я наказываю настоящих убийц, а не маленького глупого мальчика, который испугался в лесу и облегчил страдания раненного. Того охотника было уже не спасти. Да, я взял на себя тяжкий грех! Хотя мы могли и должны были попытаться спасти его, по всем законам морали и этики. Или другой пурги, что несут всякие умники. Я сделал то, что сделал и родные этого человека никогда не узнают, что с ним случилось и где он похоронен. А все из-за моей уверенности в собственной правоте. Или жалости к нему. Или страха того, что моего батю посадят. Или судьбоносного случая, что сделал из меня убийцу.
Но, как бы то ни было, из-за меня этот человек лишился самого драгоценного на свете – жизни. Я считаю, что тот, кто лишает жизни человека – сам достоин смерти. Чтобы искупить мой грех, и во имя справедливости, я готов убивать преступников первого и самого и главного закона – не убей! Этот эпизод из моего детства сделал меня тем, кто я есть. Я чувствую вину за всех несправедливо убитых. Скорее даже не вину, а свой долг, который я никогда не выплачу, но сделаю все, ради уничтожения убийц.
– Но почему ты привез меня сюда, а остальных убил? Почему именно в этот лес?
– Я не мог рисковать с ними. А ты остался последним и самым важным. Что касается этого места, то оно меня успокаивает.
– Пиздец! Да по тебе психушке плачет!
– Может и так. Думаю, хватит копать. Что же мы будем теперь все трупы откапывать что ли?
Канат сухо улыбнулся.
– Итак, – продолжил охотник, – после выстрела на меня набросился отец и начал избивать. Чуть мне голову не пробил. Я потерял сознание. Так вот значит, я в отключке, избитый до полусмерти. Представьте, что вам тринадцать лет и вас избивает сорокалетний мужик. Не хило влетело мне. А дальше, я просыпаюсь и вижу, что лежу до сих пор в лесу. Самое главное, что я жив. Пахан не замочил меня как гуся последнего, и на этом спасибо. Голова ужасно кружится, я встаю еле-еле, изо всех сил, что остались. Куртка вся в крови. Мой старик спирту дал мне понюхать. Помню как он стоял обнаженный по пояс и пил этот самый спирт. Копать надо, сказал он. Вижу, мужик мертвый лежит. Из-за меня. Из-за мелкого недотепы, который решил рассудить все по-своему. Но батя то очухался от шока, жить захотелось, так начал действовать. Я наблюдал за всем этим. Голова ужасно болела, но позже я все же пришел на к нему подмогу.