Стас пробивается к нам и ощупывает лапу. Встревоженное лицо постепенно расслабляется. «Обошлось», – шепчет он мне.
Полоса препятствий. У нас 7 номер. Мы будем последними.
На полосе препятствий выбыло из гонки сразу две собаки. Одна не пошла на вышку, вторая недопрыгнула глухой барьер.
Я понимала, что нас тоже снимут. Я не отправлю собаку на глухой барьер. Это провалит нас, но у команды будет всё равно достаточно баллов, чтобы взять, хотя бы третье место.
На удивление, всё собаки прошли полосу очень плохо. Что действительно было весьма странно. Ведь в узких службах на полосе все взяли максимум. А тут, такой завал.
И вот подошла наша очередь. Я выхожу на дистанцию с решением оборвать бег собаки сразу после бревна. Оно ей безопасно.
Отстёгиваю поводок. И…
Я даже не успела подать команду, как Ирма сорвалась с места и словно молния метнулась к полосе. Бум, барьер, ещё барьер, прыжок через канаву, вышка…
Кричать бесполезно! Трибуны ликуют. Гул слишком сильный. Она не услышит меня. Я, задыхаясь, пытаюсь бежать вслед собаки. Она идет в четко заученной последовательности.
Глухой барьер… Я зажмуриваю глаза. Гром аплодисментов и мокрый нос упирается в мою ладонь, останавливая меня на бегу.
Собака четко села напротив. Она заглядывает в глаза, неистово виляя хвостом.
В нарушение правил я присаживаюсь к ней и ощупываю лапу. Не одёргивает.
– Дура! Какая, ты, дура! – я шепчу собаке, пытаясь безуспешно сдержать слёзы. Поднимаюсь и, не цепляя поводок, иду к своему месту.
Судьи долго совещаются. И поднимают таблички. Минус 1 бал. Трибуны поднимают шум.
Встаёт главный судья.
– Бал снят за то, что на дистанцию выпустили травмированное животное. Недопустимо рисковать своим напарником даже в угоду службы. Любой риск должен быть обоснован.
Он же не знает, что на кону не только лапа собаки, а её жизнь.
Нас распускают на отдых. Судьи уходят на подсчет баллов.
Стас бросается к собаке и, не выдержав, орет на меня:
– Ты, блин, совсем что-ли бессердечная?! Ты зачем её на полосу пустила? Ты понимаешь, что она могла вообще себе шею свернуть на глухом барьере?!
Нервы сдают окончательно и я, упав на колени и обняв собаку за шею, начинаю рыдать. Собака вылизывает мне лицо, скулит, не понимая, что происходит с хозяйкой.
Стас ощупывает её лапу.
– Вставай и приводи себя в порядок! Слезами горю не поможешь, а мне надо нормально осмотреть собаку, – он почти силой оттаскивает её от меня. Мне стыдно. Стыдно за эти слёзы. Стыдно за отстёгнутый поводок. Стыдно за то, что я вообще вошла на эту полосу препятствий. Стыдно, что я не могу решить вопрос с жильём, куда спокойно могу привести собаку. Стыдно, что моя жизнь зависит от чужих приказов и желаний. И этот стыд острым калёным железом выжигает мои слёзы и мою слабость. Да что я за тряпка, раз не могу отстоять дорогое мне существо?! Как бы не прошли соревнования, я не позволю забрать у меня Ирму. А завтра я возьму отгул и пойду решать вопрос с жильем. В общаге или в съемном сарае, но мне нужно жилище, где можно держать животных. И оно у меня будет! Любой ценой!