К чему бы это, а?
Я невольно напрягся, едва удержался даже, чтобы загодя не потянуть в себя небесную силу. И потянул бы, но сопровождавший меня тайнознатец выглядел опытным малым, он непременно такой фортель заметит, а без крайней на то необходимости ситуацию лучше не обострять. Тем более что смысла в этом не было вовсе, ведь даже располагай я полноценным ядром, и то силой бы из форта не вырвался. Одной огненной плетью много не навоюешь.
Препроводив в кабинет майора, урядник отправился восвояси, а вот тайнознатец уходить не стал и замер у стены, несмотря даже на то, что тут уже скучал наставник Девясил. Помимо вислоусого колдуна, комендант гарнизона пригласил к себе пузатенького крючкотвора, помощника мирового судьи и непонятного типа с острым взглядом шпика в штатском.
Все уставились на меня, и помощник мирового судьи с тяжёлым вздохом произнёс:
– И почему я не удивлён?
А майор будто старшего наставника Горисвета процитировал:
– От некоторых людей одни сплошные неприятности! – высказался он и объявил: – Заседание трибунала объявляю открытым!
Помощник мирового судьи выразительно прочистил горло, и комендант закатил глаза.
– Хорошо-хорошо! Начинаем предварительное разбирательство!
Мне б заволноваться пуще прежнего, а тут – наоборот, необъяснимое спокойствие снизошло. Ещё и маска Лучезара к лицу приросла, губы в презрительной ухмылочке искривились.
Я не остался у двери, прошёл в центр помещения и спросил:
– Надо понимать, мне отведена роль обвиняемого?
Крючкотвор коротко хохотнул и кивнул.
– Именно так, юноша! Именно так! Ну а я исполню роль защитника.
«С таким защитником и обвинитель без надобности», – подумал я, но вовремя прикусил язык.
Первым слово взял представитель стороны обвинения, коим оказался помощник мирового судьи.
– Слушается дело об убийстве Леха Пятнашки, более известного под прозвищем Лоб!
У меня от изумления самым натуральным образом отвисла челюсть.
Лба пришили? И на меня повесить хотят?
Волной противной слабости накрыло осознание того простого факта, что от несправедливого обвинения не поможет отбиться никакая мыслеречь. Я мог показать, что и как происходило на самом деле, но при всём желании не имел возможности доказать свою непричастность к чужим делам.
Черти драные, влип!