Ночью, ворочаясь на узкой лавке, я никак не могла уснуть. Вспоминался разговор молодого барина с цыганкой, злые слова Ленки, нити, что тянулись от вихря к малому водовороту. Тянулись и рвались. Снова тянулись – и снова в клочья.
«Не жилец, – качала головой бабка Магда. – Не к добру Господь людей такой силой дарит». А ослепительный вихрь кружил над дорогой, и тени проступали за спиной всадника: «Когда последний в роду помирать собрался, – все прочие ждут его»… А он говорил с цыганкой на дороге и сажал на плечи нищего цыганенка, что-то напевал на непонятном языке и хотел жить, – как и все мы. Он был единственный сын доброго графа Христиана, которого уважали люди и которого, надо думать, убьет смерть наследника.
А ведь сам-то он не знал, что вот-вот умрет. Не знал, как уберечь себя, – потому что вовсе не думал о таком. У него нет бабки-ведьмы, которая учила бы его избегать опасностей, а моя бабка не пойдет предупредить, – зачем бы ей?
Теперь я понимала одно: я смогу сказать молодому барину о том, что происходит, – и он наверняка выслушает. Поговорит со мною, раз говорил даже с цыганенком. Как знать, может и меня бы он тоже мог вот так взять на руки, вскинуть на плечи? Куда уж там… Цыганочка была тощенькая и темненькая, как кузнечик, и весу в ней было, наверно, столько же, а про меня отец порой говаривал: «Экая ты у нас кобылица растешь». И вправду, в свои восемь годков я почти сравнялась ростом с десятилетним братцем Томашем и из всех наших стычек неизменно выходила победительницей. Да что Томаш, уже и средний брат Гинек, совсем взрослый парень, остерегался погонять меня… А вот если б я запела «Шли девушки по дороге», – молодой барин и мне бы стал подпевать?.. Мать Пресветлая, да вовсе это и не обязательно! Главное – предупредить…