А являет он собою одетое в военный китель туловище без левой руки и обеих ног, которым, двигаемая гибкой шеей, управляет голова в шапке-ушанке.
– Командир! – возрадовался он.
– Хватит меня так называть. Я был командиром, но давно перестал.
– Хм, – наигранно задумался он, в театральном жесте потерев правой рукой – единственной уцелевшей конечностью – свой подбородок, – тогда почему я не перестал быть солдатом? Как случилось, что меня никак не отпустит это звание?
– Трудная задача – перестать быть солдатом, когда тебя зовут Солдат.
– Можно верить, будто форма определяет содержание, как ты, а можно капнуть глубже, что делаю я, – ерничал калека, в намекающем на что-то прищуре сузив глаза. – Мне вот кажется, будто меня в моем звании удерживает не навязанное однажды имя, а некая неизъяснимая миссия. Тайная цель, которая другими пока не постигнута.
От околофилосовских бредней сходящего с ума Солдата, у меня всегда обостряется мигрень. А иногда – и меня беспокоит это гораздо существенней боли – я чувствую, что сквозь эту мигрень будто нащупываю и постигаю глубинный смысл туманных речей моего увечного сослуживца.
Так случилось и в этот раз, поэтому я решил прервать беседу и не задерживаться более на кухне.
– Вообще-то я пришел пожелать спокойной ночи.
– Но зачем? Ведь я никогда не сплю.
– До завтра.
Я развернулся и сделал шаг в сторону коридора, как вдруг Солдат вновь ко мне обратился:
– Эй, командир!
У меня не было желания оглядываться, ведь я догадался, зачем добивается моего внимания Солдат. Но почему-то все же обратил свое лицо в его сторону.
Вытянувшись в струнку и, в знак воинского приветствия, прислонив правую ладонь к головному убору, Солдат улыбался во всю ширину своего огромного беззубого рта и спрашивал, вглядываясь в мои глаза своими – темными и насквозь прожигающими:
– Ты помнишь, командир? Помнишь?
Я помню. Вроде бы помню всё.
Высасывающий надежду холод. Белоснежную чистоту накрытых зимой и войной северных просторов. Сцену, на которую намекал Солдат, и ужасающую меня тем сильнее, чем отчетливей я осознаю идеальную однородность белизны, на фоне которой она происходила, пачкая густым и красным. Я вроде бы помню, как в последний раз видел Солдата… или кого-то другого… другим.
Я ушел, не проронив более ни слова и решив не засыпать.