и… зачем дальше цепляться за жизнь, таская это такое развалившееся, распухшее, больное тело? Устала.
…Она с удивлением заметила, что сидит и размышляет о смысле жизни ее матери. Почему? Зачем?
Нет, ей не было жаль мать, или того, что та умерла, или того, что та так долго никчемно жила. Но горечь оттого, что мать ее прожила такую дурную, наполненную смертями ее детей и мужей жизнь, жизнь с болезнями, наркозами, скандалами, злобой и нищетой, со скрытой завистью к более удачливой младшей своей сестре, с открытой неприязнью к старшей, жизнь, полную абсолютного внутреннего одиночества при постоянной неизменной позе всезнайства и непоколебимости. Зачем она так жила? Значит, для нее в этом был какой-то смысл.
Она и в гробу выглядела не сдающейся.
Успокойся, мама. Никто не будет больше претендовать на твое первенство. Никто никогда и не претендовал. И твоя гордость отныне может спать спокойно – ты так за нее всегда переживала. Больше чем за дочь… Больше, чем за своих детей… Больше, чем за самое себя.
4.
Она стояла посреди пустой комнаты. Какая она, оказывается, большая! И светлая. Она всегда любила эту свою квартиру, которую мать присвоила, благодаря ее же, дочериным, усилиям. Она любила эту квартиру на первом этаже с окнами на железнодорожную насыпь и жасмином под окном. Она согласна была жить в этой квартире. Она не хотела менять ее ни на какую другую.
Тень матери? Может быть. Но это – ее квартира. И она наполнит ее своим духом. Чистым и светлым. И в этой квартире поселится радость и созидание. Эта квартира послужит еще хорошим целям и увидит еще много хороших вещей и людей.
Посреди комнаты остался стоять только один секретер. И маленький зеленый диванчик. Тоже друг с тридцатилетним стажем. Она решила и его оставить. Он много значил для нее. И был очень удобным. Она снова присела перед ним и открыла нижние дверцы.
Теперь уже с самого края лежали те тетради, которые она не досмотрела прошлый раз. Их было немного. Она взяла первую попавшуюся. В сером переплете.
С самого края листа, внизу справа, на полях, обведенная рамочкой, стояла дата:
«6 месяцев, 1968 год». А вверху – «23 июня 1968 года».
Дождь барабанил по кронам деревьев. В аллеях парка стоял полумрак. Он все сгущался и сгущался. И вот уже стало казаться, что она в глухих джунглях, а высоко вверху… закрывая небо, сплелись все кроны всех деревьев на свете.