Таким образом, в случае нашего описательного децизионизма не работают ни решение в качестве долженствования, ни обязательная привязка решения к якобы объективному долженствованию. Возражая оппонентам воинствующего децизионизма, следует отметить, что бороться с децизионизмом и быть свободным от децизионизма – две разные вещи, иначе говоря, пластичная субъективность решения вполне может скрываться за якобы твердой объективностью долженствования. Против воинствующего или нормативного децизионизма, в свою очередь, можно возразить, что тезис, согласно которому всякое действие и мышление основаны на решении (не обязательно личном и сознательном), в любом случае делает предписующе-долженствующий характер решения совершенно излишним. Только это двойное устранение нормативизма создает условие для чисто дескриптивной теории решения. Но верно и обратное: только благодаря пониманию социальной необходимости господства нормативизма эта теория может быть описательной, то есть оставаться безоценочной. Это может звучать парадоксально, и тем не менее теоретическая свобода от оценок и признание превосходства ценностно-нормативного мышления в практической сфере нераздельно принадлежат друг другу. Наблюдение становится совершенно безоценочным не тогда, когда им осознается субъективность и относительность ценностей, но лишь в тот момент, когда оно со своей стороны совершенно отказывается от роли просветителя и терапевта, короче говоря, вождя: ведь склонность к нормативизму возникает не в последнюю очередь из желания сыграть именно такую роль. Безоценочное познание не может ставить себе целью разрушить иллюзии, потому что оно стало безоценочным именно благодаря констатации неразрушимости иллюзий, больше того, их жизненной необходимости. Следовательно, ему неизбежно приходится влачить паразитическое существование и ориентироваться исключительно на тех, кто ценит избыточные с практической точки зрения, более того, путающиеся под ногами идеи. Если в определенные периоды оно и пользуется большой популярностью, то только потому, что нормативное мышление, находящееся пока в кризисе, только и ждет момента, чтобы вновь воспрять и утвердиться в полемике против него, или хотя бы просто назначить козла отпущения. Поскольку судьба безоценочного познания – всегда оставаться без широкой поддержки, то его появление на публике лишний раз способствует мобилизации его же противников и, как результат, дальнейшему оттачиванию аргументов у сторонников нормативистских позиций. Это не хорошо и не плохо, это просто неизбежно. Если бы это было иначе, то мы имели бы дело совсем не с тем миром, из описания которого выросла свободная от ценностей позиция наблюдателя.