Он отступил, его форма дрожала.
– Потому что ты могла видеть. Большинство слепы. Ты… ты была пустым холстом. Готовой принять истину.
Гнев, горячий и неожиданный, поднялся в её груди. Камень в её руке превратился в кинжал с лезвием из звёздной пыли.
– Я была ребёнком! Я хотела домой!
Осколок рассыпался, избегая удара, который она даже не планировала наносить. Его голос зазвучал мягче:
– Дом – это иллюзия, Лиза. Как и семья. Как и любовь. Всё, что ты потеряла, – лишь тени на стене пещеры.
Она опустилась на колени, кинжал снова став камнем. Слёзы капали на его поверхность, оставляя следы, похожие на созвездия.
– Тогда почему это больно? – прошептала она. – Почему я до сих пор помню их голоса?
Осколок собрался рядом, приняв форму плаща, который накрыл её плечи.
– Потому что ты всё ещё человек. Боль – твоя последняя нить с тем миром.
Они молчали, наблюдая, как город внизу перестраивается: улицы складывались в новые узоры, окна гасли и вспыхивали в другом ритме. Где-то в этой мозаике Алексей закрывал папку с газетами, а Виктор прижимал ладони к трещине в стене своей квартиры.
– Что я должна сделать? – спросила Лиза, ощущая тяжесть камня-судьбы в руке.
– Ждать, – ответил Осколок. – И быть готовой заплатить цену.
Ветер подхватил его слова, унося в бездну. Лиза знала – когда настанет момент, ей придётся нарушить все правила. Проводник не должен вмешиваться. Но как оставить их одних перед лицом того, что идёт из трещин? Как позволить им упасть, когда она помнила вкус собственного падения?
Она сжала камень, и он взмыл вверх, превратившись в ястреба. Птица кружила над мостом, её крик разрывал тишину.
– Я помогу им, – сказала Лиза, не обращаясь ни к кому. – Даже если это будет последним, что я сделаю.
Осколок не стал возражать. Он знал – её человечность, эта смесь страха и сострадания, уже изменила уравнение. Иллюзия трещала по швам, и в трещинах проглядывало нечто древнее, голодное.
И где-то в глубине зеркал, на границе миров, часы начали отсчёт.