А особняк, оставшийся без присмотра, потихоньку разваливался и приходил в упадок. В конце девяностых объявился потомок рода Голубевых с документами, в которых черным по белому было написано, что земля и дом теперь принадлежат ему. Он привел в порядок родовое гнездо, и стал приезжать сюда пару раз в год. Все остальное время усадьба пустовала, но иногда там устраивали мероприятия вроде Лелькиной выставки.
Мы с Борисом нарочно приехали чуточку раньше, пока Лелькины потенциальные клиенты не заявились смотреть на художественные пятна.
– Аська, – Лелька, помогая мне вылезти из машины, довольно зацокал, – выглядишь роскошно. Знаешь, ты очень впишешься в обстановку… Слушай, – он умоляюще взглянул на меня, – а может ты все же немножко пообщаешься с гостями, а? Ну, очень уж у тебя вид подходящий!
Я рассмеялась и крутанулась на месте, позволяя рассмотреть себя со всех сторон. Да, Лелька был прав. Фасон моего платья полностью был скопирован с нарядов девятнадцатого века. Именно о нем и говорил Борис, когда уговаривал меня поехать на выставку.
– Нет уж, – он подошел и легким, почти незаметным движением, заключил меня в объятия и с улыбкой взглянул на Лельку, – даже не надейся. Мы обещали оставить ее в покое, чтобы она могла спокойно побродить по дому. А ты знаешь, приятель, я свое слово держу. – Он подмигнул мне и, подхватив под локоток, повел к высокой мраморной лестнице парадного входа.
– Спасибо, – улыбнулась я Борису.
– Пожалуйста, – кивнул он. А потом добавил тихо, – ты же знаешь, Ася, ради тебя я готов на все. Даже на то, чего старательно избегал всю свою жизнь…
Я ничего не ответила, только сильнее сжала его руку. Мне было понятно, о чем он говорит. Так получилось, что мы оба, дожив до сорока с гаком лет, так и не обзавелись семьей. А сейчас, через год после нашей встречи я впервые в жизни была уверена, что хочу провести всю свою жизнь с этим человеком. И, судя по всему, он тоже. В груди сладко замерло.
Лелькины «картины» встречали нас буквально с порога. Они висели в простенках между высокими витражными окнами просторного фойе, стояли на подставках вдоль стен, прикрывая от гостей хозяйские диваны, столики и кресла. Все же я зря наговаривала на друга детства. Вкус у Лельки был отменный. Несмотря на нелепый по своей сути вид, художественные пятна соуса и горчицы непостижимым образом вписывались в интерьер. И я поняла, почему Лелькины покупатели приезжали к нему снова. Мне даже захотелось пройти и посмотреть картины. Но вокруг них щебетали и восторженно попискивали длинноногие молодые студентки художественного колледжа в коротких, на грани приличия, мини-платьях в облипку. Рядом с ними в свои сорок, да еще в наряде из позапрошлого века, я буду выглядеть выжившей из ума старухой, пропахшей нафталином.