Но, как ни крути, голод мучил. Слишком долгое время не доводилось мне и крошки держать во рту. Отчего раз за разом происходило ровно одно – еле волочимые ноги переносили скелетоподобное тело от одного желанного прилавка с едой к другому, а тех было столько, что они походили на грибы средь большого леса после обильного дождя.
Каждое то мгновение мне требовалось осуществлять борьбу. С пропитанным волей усилием делать вид для себя и всех остальных, что мой усталый и рассеянный взгляд смотрит вовсе не на то. Не съестное его влечёт. Оттого я походил на ту самую собаку, в чью миску положили еду, но так и не ослабили цепь, не дав добраться до похлёбки. Вот только моя цепь существовала лишь в голове, а подобные ей непрочны.
Я совершенно не понимал, зачем здесь блуждаю с видом неупокоенного призрака, ведь денег в запасах было столько же, сколько имелось совести у этих торговцев. Да, стоит признать: во мне теплилась крошечная надежда, что кто-то всё же согласится на этот странный бартер, предлагаемый мной. То бишь моя работа в обмен на еду. Вот только такие не желали изъявляться. И чем дольше я ходил, тем сильнее понимал, что всё брожение бесполезно, а уже оно будто надломляло меня, подпитывало те другие силы, желавшие захватить рычаги правления себе.
Воли же убраться с огромного рынка уже не хватало. Неоткуда было её возыметь. Отчего моё плутание превращалось в бесконечный замкнутый круг, всё движение по которому руководилось лишь неуловимым подсознанием, действовавшим где-то там, на своей глубине.
Насколько же долго это могло продолжаться? Всё возможное я уже продал, а оставшееся не стоило и ломанного гроша. Последние припасы провианта закончились за день до прибытия в этот злополучный городок, совершенно не желавший что-то предложить мне взамен.
В голове, в бесконечном повторе, словно в назидание мне, вспоминался рассказ странника. Того загадочного человека, чьи слова и побудили отправиться теми дорогами, что только сами по себе таили опасность, будучи запруженными обездоленными людьми, желавшими приумножить своё состояние за счёт других.
Не знаю, кто меня дёрнул тогда так поступить. То ли сказалась потеря крова, то ли хотелось уйти подальше от тех мест, что напоминали о последнем близком человеке. Может, нехватка средств для жизни подточила меня. Но, преисполненный стремлением попытать счастья в поиске труда, позволившего бы хоть что-то заработать, я внимал речам, даровавшим столь благодатные потоки надежды. Странник уверял – город процветает. Говорил, что его меньше остальных затронуло эхо войны и именно в нём есть все те возможности, что необходимы для нормальной жизни.