О жизни и творчестве Константина Георгиевича Паустовского, чья проза несёт в себе самые лучшие традиции мастеров слова XIX и XX веков, говорить очень непросто. Хотя, казалось бы, творческая биография этого писателя, как и сама его жизнь, будто бы вся на ладони. Ведь в основе почти каждого произведения Паустовского лежит факт или событие его личной жизни. И даже в самых малых формах из написанного им – в коротких рассказах – наблюдательный читатель обязательно отыщет что-нибудь из биографии мастера.
Действительно, на первый взгляд может показаться, что проза Паустовского настолько автобиографична и писатель нарочно не оставил исследователям ни одного белого пятна в своей биографии, что могло бы представлять тайну в его жизни. «Вся моя жизнь с раннего детства до 1921 года описана в трёх моих книгах – “Далёкие годы”. “Беспокойная юность”, “Начало неведомого века”», – признавался читателям Паустовский в своём авторском предисловии к одному из первых собраний сочинений, вышедшем в 1958 году>1.
Может быть, в этой самой убедительности и сокрыта особая привлекательность прозы Паустовского, её внутреннее притяжение, где мостиком доверия от автора к читателю и стала та исключительная жажда жизни, то, чем так щедро сдобрены литературные творения Паустовского. И даже присутствующий в прозе авторский домысел (что, допустим, не осуждается в беллетристике) нисколько не нарушает строй подлинного автобиографического повествования и воспринимается читателем как чистая правда. Поэтому при чтении произведений Паустовского, проживая жизнь вымышленного им лирического героя, прототип которого – он сам, не возникает и доли сомнения в том, что в реальной жизни Константина Георгиевича вполне всё могло быть не так, а представленный биографический факт – всего лишь мелкий штрих, густо обросший фантазией автора и не имеющий ничего общего с действительностью.
Своей жизнью он захватил «хвостик» XIX века и прошёл с XX веком за шесть его десятилетий немало испытаний. Прошёл вовсе не сторонним наблюдателем! А именно участником. Судьба, словно проверяя на прочность, желая переломить, не единожды пыталась поиграть им, но всякий раз отступала перед силой его внутренней целеустремлённости. Поразительно, но ведь жизнь так и не смогла выбить его из седла предначертанной судьбы, перекроить, перештопать, сгладить острые углы в угоду тем, кто желал видеть другого Паустовского. И за своё упорство в отстаивании личностной свободы он не единожды мог лишиться самого дорогого в творчестве – быть услышанным читателями. Было время, когда его прозу отказывались публиковать, а он всё одно – работал, будучи уверенным в том, что все его вирши обязательно найдут своего читателя.