Они шли, по очереди дожидаясь друг друга каждый раз, когда шарманщик делал остановку, чтобы отдышаться, когда Ханс из любопытства сворачивал в какой-нибудь закоулок или когда Франц в очередной раз задирал заднюю лапу. За разговорами я так и не спросил, вспомнил Ханс, как вас зовут? Видишь ли, ответил шарманщик, перейдя на «ты», имя у меня некрасивое, и поскольку я никогда его не произношу, то почти уже забыл. Пусть я буду просто «шарманщик», для меня это самое лучшее имя. А тебя как зовут? (Ханс, ответил Ханс), это я знаю, но как твое имя? (Ханс, повторил с улыбкой Ханс), ну что ж, какая разница, верно? эй, пес! будь любезен не писать на каждый встречный камень! у нас сегодня гость, веди себя прилично, уже темнеет, а мы еще не добрались до места, вот молодец! так-то лучше.
Они миновали Высокие ворота. За небольшим участком ухабистой грунтовой дороги им открылись сельские поля, приглаженные и безупречно выбеленные. Ханс впервые видел эту бескрайнюю равнину, буквой «U» обнявшую Вандернбург с юга и востока. Вдали виднелись изгороди, окоченевшие пастбища, озимые поля в ледяном оцепенении. В конце дороги он различил деревянный мост, ленту реки, а за ней сосновую рощу и каменистые холмы. И только сейчас, заметив, что не видит впереди никакого жилья, Ханс спросил себя, куда же его ведут. Угадав мысли гостя и лишь добавляя ему сомнений, шарманщик на секунду отпустил ручку тележки, взял Ханса за локоть и сказал: Мы почти уже пришли.
Ханс прикинул, что от Рыночной площади до этого места примерно километра три. Если бы он взошел на каменистый холм позади сосновой рощи, то смог бы окинуть взглядом всю равнину и весь город. Он увидел бы главную дорогу, подходившую к городу с востока, ту, по которой приехал сюда ночью и по которой несколько дилижансов спешили на север, направляясь в Берлин, и несколько – на юг, в сторону Лейпцига. С противоположной, западной стороны от полей, вокруг текстильной фабрики, пачкавшей небо своей кирпичной трубой, месили воздух ветряки. На огороженных полях похожие на разбросанные точки крестьяне готовили землю к вспашке, медленно перемещаясь с места на место. Молчаливым свидетелем струилась мимо них река Нульте. Анемичная, непригодная для судоходства. Ее течение казалось вялым и покорным. Под эскортом двух шеренг тополей Нульте продиралась сквозь равнину, словно взывая о помощи. Сверху, с холмов, она напоминала взбитый ветром завиток воды. Не река, а скорее воспоминание о реке. Вандернбургская река.