Мать меняла тему:
– Значит, это какой-то новый музей был, новомодный. Сейчас ведь чего только не придумают. Вон, у нас садик открыли частный, представляешь? По десять тысяч берут за малышню. Ты рожать-то собираешься или старой девой закукуешь?
– Мама-а-а-а,– умоляла Людмила, – тебе писателем нужно было стать, тебе б цены не было.
– Мне и так цены нет, – перебивала её мать, – какая мне цена? Ноль мне цена. Для кого мне жить? Ты выросла, внуков нет.
И так каждый раз – одна вышивает и спорит, вторая убеждает и жалуется.
Мать живёт хорошо, обеспеченно, всего вдоволь, большое наследство осталось ей от брата-близнеца, который прожил бобылём, да моментом сгорел от тяжёлой болезни. Мать купила себе квартиру с ремонтом, мебель, какую захотела, и ещё на счёт в банке много денег положила. Людмила сказала, что денег не возьмёт, потому что она их не заработала, тратить чужое добро не привыкла. На квартиру в Москве всё равно не хватит, а снимать жильё она может себе и так позволить.
Сейчас Люда вышивала пейзаж. У неё не было никаких пристрастий к сюжету. Одно условие – чтобы сложно. Ей нравилось вышивать подолгу, не торопясь, не стремиться закончив одно, сразу хвататься за другое.
Она любила свои работы.
Всего-то вышила она их не более пятнадцати, но ни за одну не было стыдно. Маме подарила три, две у себя ставила, остальные – на юбилеи, да на дни рождения коллегам и приятельницам.
Приходя по утрам на работу, она перед началом рабочего дня, смотрела в телефоне снимок свой незавершённой работы. Не играло роли, на каком этапе была вышивка, Людмила фотографировала процесс каждый раз вечером именно для того, чтобы посмотреть на снимок утром.