И чем громче отзывался «Поющий» на этот зов, тем сильнее сгущалась тьма.
На горизонте она зашевелилась, почти незаметная, но ощущаемая всеми чувствами. Это движение не было простой игрой теней – оно несло с собой нечто куда более страшное, чем ночь. Тьма, заключённая в самой пустоте, начала расползаться, струясь, как чёрное пламя, жадно пожирающее границы мира. Её присутствие было невидимым для глаз, но ощущалось повсюду: в холодном привкусе в воздухе, в предательском замирании сердца, в дрожи, пробегающей по коже, как неясное, но неотвратимое предчувствие того, что неизведанное вот-вот прикоснётся к самой душе.
И тогда, издалека, с мёртвых звёзд, донёсся звук.
Это не был голос. Не было ни слова, ни мелодии. Лишь нечто иное – зыбкий шёпот, выползший из самого безмолвия, перетекающий через пространство и время. Будто сам мир пытался предостеречь о своём конце.
Холодный, вязкий, этот звук тянулся, как надвигающаяся буря, что не находит выхода. Он пронизывал воздух, впитывался в кровь, оседал в каждой клетке тела. Его невозможно было разобрать, но его можно было почувствовать. Он не имел формы, но нёс в себе всепоглощающее зловещее присутствие. Никто не мог сказать, откуда он явился. Но каждый знал: он пришёл, чтобы остаться.
Тёмная фигура в мантии застыла, её взгляд был устремлён в пустоту, туда, где горизонт уже дрожал под натиском сгущающейся тьмы. Свет ещё не угас, но она уже простирала к нему свои невидимые руки, готовясь поглотить, растворить, подчинить. Он знал, что это значит. Знал, что начало пути нельзя остановить.
Когда он заговорил, его голос был спокоен, но в этой размеренности звучала обречённость, несущая в себе весь ужас надвигающихся событий:
– Они проснулись.
С этими словами он исчез, растворившись в ночи, став её частью. Лишь слабый отголосок шагов ещё некоторое время эхом отдавался в пустоте, точно последний звук уходящей эпохи. В этот миг исчезло всё – свет, время, даже воздух казался застывшим. Он ушёл, но мир помнил его присутствие. Оно жило в земле, в шёпоте ветра, в вибрациях эфира, дрожащих в самой ткани бытия.
Меч «Поющий» по-прежнему покоился на земле, словно забытое оружие, но его песня становилась всё громче. Её звучание было пронизано неведомым злом, древней силой, которая звала. И этот зов становился невыносимым – гулким, пронзительным, будто сам мир трещал под его напором. Это была не просто мелодия, это был предвестник неизбежного. Даже оставаясь неподвижным, меч перестал быть просто предметом – теперь он стал голосом вселенной, зовущим тех, кто должен был прийти.