Замер зверь. Натянулась тетива мышц. Стоит разжать пальцы, и некому остановить пустившуюся в полет стрелу. Некому сдержать сорвавшегося в прыжок грима. Свистит стрела. Рычит зверь.
Раз!
Аромат пряных подгнивших листьев сменяется запахом смерти: металлический, тягучий, сосущий под лопаткой с солоноватым привкусом на обветренных губах. Откинулся грим на бок, дернул раз-другой в корчах лапами, дык и обмяк, бездыханно вытянувшийсь на сосновом иглище. Закатились глаза, потухли угли жизнь в них. Из распоротого звериного брюха сочился алый ручей. Не издавал тот ручей сладкозвучного журчания, подобно горному собрату. Не сулил уставшим путникам избавления от жажды. Он был нем и тих, как сердце застывшее в груди грима. Предвестник смерти сам повстречал свою погибель.
Фигура в белом саване поднялась с колен. Тонкоствольной березкой заколыхалась на ветру, зашуршала пожаром осенней листвы спутанных волос. Мелькнул сжатый в руке нож. Старая поговорка гласила: есть три вещи, которых никогда не видно – острие лезвия, ветер и любовь. То-то и грим не углядел клинка. Как и то, на кого дерзнул напасть. Куда ему тягаться с баггейном1! У того людской ум да подлость, обросшая шкурой из звериных повадок. Где не возьмет силой – добьет смекалкой.
Девица с презрением пнула мертвую тушу и убрала нож за пояс рубахи. По ситцевому подолу черновыми цветами вспыхнули пятна окаянной крови. Нечаянная встреча Юшку не осчастливила. Она-то было понадеялась на бирюка2 иль муравейничка3, а тут нате, нечисть зубоскальная! Гримы, как водится, ютились около заброшенных жальников4 близ церквей. До оной, к слову, рукой подать – аршинов двадцать – ровнехонько на краю леска стоит. Прогнила черепица, обвалился шпиль, алтарь загадило зверье лесное, а сам могильник порос густым бурьяном. Люд сюда ходить не смеет. Балакали, ночами в церквушке воет да свищет, аж кровь в жилах стынет! Ажно кому охота с жизнью распрощаться – место самое то! Грибное!
Так-то оно так, одначе нарваться на грима с первыми петухами, что повстречать медведя-шатуна посреди лютой зимы. Свезло, ничего не скажешь! Вконец страх потеряли! Юшке чай, ремень доставать и показывать, кто нынче в доме хозяйка? Иль на худой конец, заговоренный медный нож с глупым именем Сверкунчик. Пусть от нелепого прозвища коробило, а не повадно по лесу ходить, покуда нож не наречешь. Обернется он в дурной час против тебя.