Королева получила возможность сказать правду, но она упорствовала и опять сказала:
– Нет, я не отпирала запретной двери.
Тогда Пресвятая Дева взяла из рук её новорождённого младенца и скрылась с ним.
Наутро, когда ребёнка нигде не могли найти, поднялся ропот в народе: «Королева-де людоедка, родное дитя извела». Она всё слышала, да ничего возразить против этого не могла; король же не хотел этому верить, потому что крепко любил её.
Через год ещё сын родился у королевы, и опять ночью вошла к ней Пресвятая Дева и сказала:
– Согласна ль ты покаяться в том, что отпирала запретную дверь? Признаешься, так я тебе первенца твоего отдам и возвращу дар слова; если же будешь упорствовать в грехе и отрицать вину свою, отниму у тебя и этого новорождённого младенца.
Снова отвечала королева:
– Нет, не отпирала я запретной двери.
И взяла Владычица из рук её дитя, и вознеслась с ним на небеса. Наутро, когда вновь оказалось, что и это дитя исчезло, народ уже открыто говорил, что королева сожрала его, и королевские советники потребовали суда над нею.
Но король так её любил, что всё не хотел верить обвинению и повелел своим советникам под страхом смертной казни, чтобы они об этом и заикаться не смели.
На следующий год родила королева прехорошенькую девочку – и в третий раз явилась ей ночью Пресвятая Дева Мария и сказала:
– Следуй за мною!
Взяла Владычица королеву за руку, повела на небо и показала ей там обоих её старших детей: они встретили её весёлым смехом, играя державным яблоком Святой Девы.
Возрадовалась королева, глядя на них, а Пресвятая Дева сказала:
– Ужели до сих пор не смягчилось твоё сердце? Если ты признаешься, что отпирала запретную дверь, я возвращу тебе обоих твоих сыночков.
Но королева в третий раз отвечала:
– Нет, не отпирала я запретной двери.
Тогда Владычица снова опустила её на землю и отняла у неё и третье дитя.
Когда на следующее утро разнеслась весть об исчезновении новорождённой королевны, народ громко завопил:
– Королева людоедка! Её следует казнить!
И король уже не мог более противиться своим советникам.
Нарядили над королевою суд, а так как она не могла ни слова в защиту свою вымолвить, то присудили её к сожжению на костре.
Навалили дров, и, когда вокруг королевы, крепко привязанной к столбу, со всех сторон стало подыматься пламя, растаял твёрдый лёд её гордыни и раскаянье наполнило её сердце.