– Спасибо тебе, Хазов. Какой ты хороший, – сдавленно прошептала Алфеева. И подумала – бывают же надежные, сильные…
А у Хазова уже была девушка – смерть фашистам. Как приедет к нему в общежитие, как положит на стол декольте – четвертый размер, да как проворкует с низким горловым смехом – ну что, типа, чем займемся? – так и вопросов больше нет. А как встанет – в рост два метра, так и вспомнишь Статую Свободы, глядя на нее снизу. О том, что девушка Хазова кроме четвертого размера владела еще интеллектом, побеждала крутых ботанов на олимпиадах по программированию, Хазов даже и не знал, не заходил разговор. Сам-то Хазов тоже за два метра, и этим все сказано. Нормальный северный житель, потомок викингов. Ну, а почему же такой эвакуатор в красной кепке попал в соцобслуживание лежачих стариков? Да потому, что неполный рабочий день. Он еще работал секретарем в райсуде. Но работать там ему не нравилось. Хазов умел быстро печатать на компе протоколы, и ему было все равно, сколько раз их надо было исправлять.
Но в суде было много лжи! Хазов смотрел узкими серыми глазами на все эти папки, сжимал тяжелые челюсти. Он хорошо понимал, что такое система. И он выбрал это как профессию. Но из суда мечтал уйти – зачем заранее обрекать себя на ненависть людей? А злоба и ненависть возникали после каждого заседания – в чью бы пользу не вынес решение судья, одна сторона всегда была несогласна, недовольна, а то и с топором возмущена, был недавно такой случай.
Алфееву он заметил в соцобслуживании потому, что рядом была биржа труда, куда она долго моталась, а потом и пришла к старикам. Он утром выходил на квадрат, а она шла на биржу. Так всю зиму. И он понял, что ее пришлют сюда – больше некуда, работы нормальной в городе нет. А у Хазова еще и родители далеко, в селе. Кто должен его кормить? Другой бы побрезговал идти на почти общественные работы, а он – нет. Искал продукты подешевле, хотя его-то какая забота чужие деньги экономить, не он в магазинах цены дорогие устанавливает, ворочал лежачих, чистил раковину, плиту, кто что попросит, тащил на себе по лестнице инвалидную коляску. Лежачие его любили, один дедушка – не умирал, тянул дождаться внука из тюрьмы – Хазова звал Пантелеймон-исцелитель. Алфеева в своей мужской куртке была просто как брошенный мокрый кот на улице. Захотелось как-то вообще. Невзирая на складку у рта.