А у изнанки, как мы уже поняли, своё население, своеобразное.
Но очень похожее на нас.
Когда человек достигает определённой зрелости и формирует более или менее осознанную личность (Александр сказал, что обычно это происходит годам к двадцати, или двадцати пяти, или тридцати, иногда раньше, иногда позже), по ту сторону нашего мира из сгустка субстанции образуется его родственная душа. И несёт она в себе дурные качества, доведённые до гиперболы. Если в лицевом мире человек упрямый, у его монстра будут рога. Если злой, его монстр позеленеет.
В случае если человек поменяется, монстра тоже ждут изменения.
Впрочем, заметил Александр, люди обычно не меняются, как бы сильно ни доказывали обратное. Так что рога у монстра отсохнут вряд ли, а зелёная кожа может посветлеть в лучшем случае на один-два тона.
Александр рассказал мне всё это в тот же вечер. Я сидела в его квартире, на диване, укутанная в три пледа, лохматая и красноглазая. Слушала внимательно, стараясь осознать каждое слово, но голова болела, как во время похмелья (спасибо волшебному бутыльку).
Александр жил один.
Либо он никак не мог определиться со спутницей жизни, поскольку одним взглядом влюбляет в себя кого угодно. Либо, вступая в отношения, Александр становится настолько невыносимым, что никакая спутница не может терпеть Александра дольше месяца.
Хотя квартира мне понравилась.
В отличие от конторы, в ней хотя бы были окна. Благодаря высокому этажу вид из окон открывался восхитительный. Город мерцал множеством огней, и, казалось бы, что может быть обыденнее? Но я так радовалась этим огням, этому искусственному свету, будто всю жизнь прожила в каменном веке, где с заходом солнца заканчивается жизнь.
Был в высоком этаже ещё один плюс: даже если где-то там, снизу, обнаружился бы вдруг очередной междусторонний разрыв, я бы всё равно не смогла его разглядеть.
Недопонимания касательно изнаночной, да и лицевой тоже, сторон мира у меня остались.
Но я решила, что у меня ещё будет время с ними разобраться, поскольку я до сих пор варюсь в этой каше. К тому же говорить сейчас совершенно не хотелось. Напряжение этого дня начало постепенно покидать меня, и глаза оставались открытыми только благодаря силе воли.
А с силой воли у меня всегда были проблемы. Так говорил папа, когда ещё был.