По центру стола воздвигся деревянный расписной ковш-утка литра на три, внутри которого плескалась, судя по запаху, чистая, беспримесная водица из реки Смородины. На боках ковша висели шесть ковшичков. Вета пересчитала трижды и украдкой скрестила за спиной пальцы, заодно глянув на светящую призрачными гирляндами сосну.
Шестой – для Ваньки, конечно, для Ваньки, как иначе? Марья смотрела на ковш, прижав к губам пальцы, Иван хмурился, Ядвига сурово подцепила край скатёрки двухсантиметровыми ногтями в алом лаке. И только Ярослав непонимающе вертел головой. Вета дёрнулась было к нему, но засмущалась, запнулась за собственные ноги и плюхнулась на стул.
Из-под алых Ядвигиных ногтей выскочили искорки, и рядом с ковшом появилась пачка чая.
Ядвига аж захохотала.
– Ну и щедрая сегодня наша белотканная!
Интересно, с чего вдруг скатерть решила, что им надо… Туда?
Ярослав, как зачарованный, потянулся к одному из ковшиков.
– Погоди пока! Не все ещё здесь, – резко осадил его Иван. – Шестой не прибыл ещё.
Ярослав от неожиданности чуть не упустил своё полотенце, Вета снова зарделась, а Фимка, наконец, сообразил и принëс гостю халат. Собственный Ветин шёлковый халат с павлинами. И валенки. Глядя на павлинов, Ярослав начал приходить в себя. Но как-то не до конца. Нормальному человеку сейчас пристало орать дурниной, падать в обморок, требовать объяснений. А Ярослав… Улыбался!
– Ну это уж совсем! Ладно валенки, здесь даже размер подходит, но павлины! Лучше я останусь в полотенце, – и озорно подмигнул Вете.
Иван хмыкнул: не такой уж этот синенький безнадёжный. Вета с подозрением глянула на бабу Ядю, но у той был тако-о-ой невинный вид: мол, ни при чём я здесь, так, мимо проходила. Просто у парня психика крепкая, да-да. Верим-верим. Ну ладно, надо собраться и вспомнить, наконец, зачем она всё это затеяла и что на кону. Где только Ваньку опять носит, интересно.
– Пойдём, горемычный, одолжу тебе хоть брюки с футболкой, – позвал Ярослава Иван. – А валенки мои потом верни, это же семейная реликвия.
Когда мужчины удалились, Марья обернулась к Вете. И та как-то внезапно вспомнила: мама – не какая-нибудь там изнеженная Марья Царевна, а самая что ни на есть Марья Моревна, с которой шутки плохи.
– Ваньку позвала? – грозно спросила мама, и по чёрным косам пробежали синие искры.