Таракан лениво отклеился от ватрушки и, оставив след из красных липких бусинок, как ни в чем не бывало скрылся под столом.
– Развелись, паршивцы, – ругалась Зулейха, опасливо косясь на меня. – Сейчас новую тебе дам. Ты только не говори никому, ладно? Они на днях появились, мы их живо вытравим.
– Спасибо, не надо, – буркнула я.
Аппетит у меня напрочь отшибло, но что куда хуже – я рисковала больше никогда не захотеть волшебную ватрушку Зулейхи.
Не успела я надеть куртку, как откуда ни возьмись появилась Таня-Танк, дернула меня за рукав и потащила в кружок девчонок, собравшихся возле женской уборной.
– Серый все подтвердил, – увещевала Алина, стоя в центре круга, будто дрессировщик на арене цирка. – Нинка еще в школе, прячется. Нужно ее проучить, сегодня, обязательно. А то после каникул забудется, и она решит, что мы ничего не заподозрили. Ну, кто со мной?
Быть заодно с Алиной означало быть на вершине мира. А те, кто отказывался, катились под откос, со свистом и грохотом, и не в последнем вагоне, а в кабине машиниста, чтобы отчетливо видеть приближающийся конец. Разумеется, никто не хотел такого путешествия, и потому чаще всего без разбора соглашались с любым Алининым предложением, опасаясь ее дружков. О них мы знали немного, но достаточно, чтобы не лезть на рожон. Старшеклассники, на уроках физкультуры они часто зависали на турниках, подтягивались, отжимались и демонстрировали всем желающим и нежелающим свою силу. Таким попадешься и пиши пропало, сломают надвое, как ветку какую-нибудь, и ничего не докажешь, только хуже сделаешь.
Девочки принялись рьяно вскидывать руки. Все как одна – никто не хотел выпасть из этого тесного кружка и оказаться по Нинкину сторону баррикад. Риткиным взглядом из-за Алининой спины можно было выжигать по дереву, будто если бы она заметила, что чья-то рука дрожит от неуверенности, этот кто-то стал бы в очередь на расстрел за Нинкой. Она была Алининым «Санчо Панса» и вела для нее блокнот со списком всех когда-либо провинившихся.
– А ты? – грозно обратилась она ко мне.
Я оглядела круг – частокол поднятых рук. В нем зияла лишь одна дыра. И этой дырой была моя рука.
– А я пас, – ответила я Рите.
Лицо у нее так противно исказилось, как у рычащего дворового пса. Будь ее воля, она бы точно вцепилась мне в волосы и оттаскала на глазах у Алины. Ей нравилось причинять боль, и всем это было известно.