– Хочешь, чтобы я вот этим запустил в тебя? – Дэнни помахал гантелью, словно это было перышко.
«Если бы, – подумал я. – Если бы».
– Почему ты такой мрачный, Боланд? – крикнул мне Моррис. – У тебя впереди еще целый год.
Я продолжал шнуровать бутсы, глядя в пол. Я мало разговаривал. Молчание было лучшим вариантом. Если молчишь, не начинаются никакие споры. Если молчишь, то не будет никакого осуждения. Вслух, по крайней мере.
– Уверен, что Татьяна пригласит Джейса на выпускной бал, – продолжал Коннор. – Они будут прекрасно смотреться вместе.
Все в раздевалке разразились хохотом. Это был худший кошмар из всех возможных.
Вес Татьяны Орелуолл значительно превышал средний вес семнадцатилетней девушки ростом пять футов и один дюйм. Она обожала фарфоровых кукол (всюду таскала их с собой), а ее лицо было покрыто угрями – она страдала кистозной формой угрей. У нас с ней это было общее.
Дэнни был единственным, кто не смеялся, но он и не защищал меня. На самом деле меня никто не защищал. Я и сам себя не мог защитить.
Прозвучал свисток тренера, и все оказались на ногах. Все, за исключением меня. Я чувствовал, как слезы жгут мне глаза, но не позволил им пролиться. Никто не должен видеть меня таким. Меня уже и так воспринимают как довольно слабого человека.
На пол передо мной бросили бутылку «Гейторейд» [3]. Макс (я думаю, что его так звали) подошел ко мне со стоическим выражением лица. Макс никогда не улыбался, но никогда и не хмурился. Он был просто… Макс.
– Возьми ее, чувак. Она твоя, – сказал он.
– Не понял?
Он пнул оранжевую бутылку, чтобы она подкатилась поближе к моим ногам.
– На тренировку возьми. У меня оказалась лишняя.
Я не знал, что сказать. Никогда не знал. Поэтому схватил бутылку и благодарно кивнул. К счастью, Максу было все равно. Он прошел мимо меня и вышел на поле.
В тот день ценность молчания стала еще выше, по крайней мере для меня.
Макс не смеялся надо мной.
Макс не выделялся, он просто вписывался.
Макс не был популярным. Но он не был и неудачником.
Макс был в хорошей спортивной форме, но не был накачанным.
Вероятно, Максу было плевать на то, что другие люди о нем думают.
Я хотел быть таким, как Макс.