не проскользнет мимо Блю Хендерсон.
Если кто-то меня заинтересовал, то пути назад нет. Я имею в виду – для них.
Я была неприкосновенной, недостижимой, харизматичной и очаровательной. Я несла свою гордость как меч.
Этот парень будет моим, независимо от того, знал об этом или нет.
Я наблюдала за ним оставшуюся часть занятия. Он сидел в первом ряду, а я записывала свои предположения:
1. Две серьги. Болтающийся крест и жемчужина. Может, хипстер. Нервный? Звезда соцсетей?
2. Белая рубашка. Темно-синие брюки. Спортивная куртка «Найк». Серебряный браслет. Знает, как нужно одеваться? Немного подозрительно.
3. Учится на факультете искусств. Татуировки. Чуть ниже локтя – «Сотворение Адама» Микеланджело, рядом роза. Точно искусствовед.
– О чем вы думаете, мисс с синими волосами в третьем ряду?
4. Смотрит на меня. У него точно голубые глаза. Чувствует себя привилегированным, должен чувствовать. Но никак не может быть, что…
Какая-то девушка постучала меня по плечу, скорее, ткнула в него пальцем.
– Преподавательница к тебе обращается, – прошептала она. Голос был гнусавый.
А-а, значит, вот почему он на меня смотрит. Я обвела взглядом аудиторию, встречаясь глазами почти со всеми, и наконец остановилась на нем. Я чувствовала, как на меня неотрывно смотрит профессорша, но она могла и подождать. Всего одну секунду: мне требовалось знать, каково это по ощущениям – быть в его поле зрения.
– Что вы спросили, профессор? – Я оторвала взгляд от парня, у меня на губах играла легкая улыбка.
Может, она решила, что я улыбаюсь ей. Может, это было и к лучшему.
– Я спрашивала, что вы думаете про работы Адорно [1], которые должны были прочитать, – заговорила она. – Вы что-то записывали.
Да, записывала. Но вообще-то это не ее дело. Я быстро схватила свой листок с предположениями и перевернула текстом вниз.
– Список покупок в бакалее, – ответила я, постукивая ручкой по деревянному письменному столу.
Выражение лица у профессорши стало суровым.
– Не думаю, что сейчас подходящее время для…
– …но если вы спрашиваете мое мнение об Адорно, то должна сказать, что мораль у него искаженная. Его мысли о высокой и низкой культуре нельзя назвать прогрессивными. – Я ни на секунду не отводила взгляда, пока продолжала говорить. – Он относил джазовую музыку к низкой культуре и таким образом разделял людей на категории, в зависимости от того, что они любят, а что не любят, даже осуждал их. – Я повернулась к Гнусавой, которая сидела рядом. – Тебе нравится джаз?