Я решил попробовать быть чуть вежливее:
– Подскажи, пожалуйста, какой сейчас год?
Она повернулась ко мне с милой улыбкой и ответила:
– Сейчас две тысячи двадцать третий год, сэр.
Я знал, что ее улыбке верить нельзя. Селия могла вырвать сердце из груди здорового мужчины, не испортив маникюр. Видел, как она это делала, и не раз.
– Господи, я надеялся прожить здесь еще несколько десятилетий, – заявил я.
Она поджала губы, ее улыбка померкла, но она ничего не ответила. Просто пожала изящными плечами, как будто в этом не было ничего необычного. Я изучал ее с мгновение, силясь понять, что произошло, пока я пребывал в объятиях Морфея. Но она выглядела точно так же, как и пару десятков лет назад. Шрам, который тянулся вдоль одной стороны ее лица, – след от удара бывшего возлюбленного, оставленный много лет назад. Она скрывала его, когда была смертной, но теперь, став вампиром, перестала прятать и носит с гордостью. Она видела в этом шраме доказательство того, что выжила, и предупреждение для тех, кто мог попытаться причинить ей боль в будущем.
Одна из причин, по которой я ей доверял, – она не пыталась скрыть свое прошлое или то, кем являлась. Она принимала себя такой, какая есть.
Но сейчас она что-то от меня скрывала. Я это чувствовал, и это что-то не предвещало ничего хорошего.
Я попытался сесть и едва не выдернул капельницу из руки. Посмотрев на красную струйку, бегущую по трубке, я тяжело вздохнул. Это было весьма заботливо с ее стороны, но в то же время служило еще одним подтверждением того, что меня вырвали из сна. Я аккуратно снял капельницу с кровью, прислонился к бамбуковой спинке кровати и стал ждать окончания переливания. Оно должно было притупить чувство голода, а возможно, и уменьшить мою раздражительность из-за сложившейся ситуации.
Только вот мне казалось это сомнительной затеей.
Теперь, полностью проснувшись, я обратил свое внимание на бирюзовые воды, плещущиеся за окном. Не то чтобы это был настоящий дом. Моя частная резиденция занимала целый остров недалеко от Ки-Уэста, но технически находилась в международных водах. Таким образом, в отличие от Ки-Уэста, мой остров находился вне досягаемости какого-либо правительства. Это был осознанный выбор, и вместе с тем я давал четко понять всем моим знакомым:
«Оставьте меня, черт вас дери, в покое».