– Что? – непонимающая гримаса посетила лицо Маки.
– Мне нужно поговорить с тобой о том, что ты сделал в 1877, Терренс Маки.
Черви ненависти ели её изнутри, но она всеми силами пыталась сохранить спокойное выражение. Говорила тихо и сдержанно, будто принимала экзамен. Наивысшее наслаждение ей доставляло не убийство во имя возмездия, а страх в глазах мучителей, в которые она смотрела, как в зеркало. Они поменялись местами. Не у неё подкашиваются ноги, и комом в горле застревает истошный крик. Теперь не у неё.
– Я-я не помню. Я много чего успел сделать. И хорошего, и плохого, но я во всём раскаиваюсь. Богом клянусь, – осознав безвыходность положения, Маки сменил гнев на милость и смягчил голос, придав ему жалобные нотки.
– Это было в Хаддерсфилде. Ноябрь. Почтовая кибитка. Припоминаешь?
В его взгляде вспыхнуло внезапное осознание, как будто разрозненные кусочки картины наконец заняли свои места. На лбу выступили мелкие капли пота. Теперь Лидия была уверена: её внешность не выдавала прошлого. За одиннадцать лет нежные детские черты исчезли. И эта взрослая измученная девушка была совсем не похожа на школьницу из Хаддерсфилда.
– Ты что ли мне нос тогда разбила? Я тут не при чем. Это была идея Сесила. Он мне предложил подзаработать. Сукин сын, это он во всём виноват.
Сесил ей говорил то же самое. И тоже скулил при этом как щенок.
– Прошу, отпусти меня. Я раздобуду денег. Украду для тебя. Хоть завтра. Сто фунтов, хватит? Можешь забрать мои часы. Они золотые. – Лидия никак не реагировала на его мольбы и продолжала стоически молчать с довольной полуулыбкой. – Что тебе нужно? Что? Содомитка. Грязная тварь. – Он попытался топнуть ногой, которая была привязана к стулу.
– Мне нужно знать, как звали вашего третьего.