– У тебя по графику еще одна вакцина осталась, верно? – спрашивает Шахов.
– Угу, – уму непостижимо, что он это помнит. Правду говорят, что у него ум как стальной капкан. Иначе бы он просто не стал живой легендой в свои тридцать с хвостиком. Меня же больше поражает даже не то, что он помнит расписание вакцинации, а то, что помнит меня. Сколько таких глупых «Вер» с пустячными травмами проходят через него каждый день? Не может же он помнить каждую! Или…
– Ты же не филонишь? – спрашивает Шахов с подозрением, когда пауза затягивается.
– Нет, конечно, – торопливо отвечаю я, поднимая на него глаза.
– На самом деле, острой необходимости уже нет – собака, которая тебя покусала, здоровая. Но в этом деле лучше перестраховаться.
– Я знаю.
– Тимур, давай вино возьмём? – вдруг на плечо Шахова опускается холеная рука с ярко-красным маникюром. – Субботний вечер и твой выходной отметим.
Я перевожу глаза на спутницу моего врача и отчего-то так больно становится. Она, конечно, шикарная. Высокая блондинка в обтягивающем платье, которое подчеркивает ее аппетитные формы, и стильном бежевом пальто. И с хищным взглядом, который ярче неоновой рекламы говорит мне «Он мой».
– На твой вкус, Наташ, – отвечает Шахов безразлично, не делая попытки нас познакомить.
Конечно, с чего ему нас знакомить? Я для него никто. А с ней у него, может быть, отношения. Такой как он, конечно, не может быть один. И пусть мне кажется, что эта Наталья ему совершенно не подходит, кто я такая, чтобы судить?
Когда блондинка удаляется, недовольно поджав накрашенные губы, я гордо распрямляю плечи и нахожу в себе силы произнести:
– Спасибо вам за заботу, Тимур Юрьевич. Мне пора.
Пока я иду от него прочь, ощущаю спиной его взгляд – тяжелый и внимательный. И я даже не знаю почему мне так сильно хочется плакать.
В полной прострации я иду к кассам. Выгружаю свой нехитрый продуктовый набор, расплачиваюсь, механически складываю покупки в шопер.
Смеркается. Вдоль дороги зажигаются фонари. Снег красиво мерцает в их свете и скрипит под ногами. Я медленно бреду по тротуару к общаге, размышляя о том, как несправедлива жизнь, как вдруг слышу, что кто-то меня окликает.
Резко обернувшись и поймав в поле зрения высокую широкоплечую фигуру Шахова, прижимаю руки к груди, чувствуя, как отчаянно бьется в клетке ребер сердце.