Старик попятился назад, чуть не потеряв равновесие.
Его руки затряслись, когда он снова посмотрел вниз, но на этот раз вгляделся под чёрную гладь воды: в её черноте проступали очертания чего-то огромного, и оно двигалось медленно, будто знало, что время на его стороне, а ничтожный смертный человек не успеет ничего сделать – ни схватиться за весло и огреть по голове, ни тем более уж добраться до берега, оказавшегося мучительно далёким, как если бы лодчонку вынесло посередь бескрайнего моря.
– Свят, свят… – прошептал старик одними губами. – Изыди, нечистый!
Из воды вынырнуло оно.
Лицо Васы проступало из тьмы озера, словно вырезанное из чёрной скалы и покрытое рябью воды. Его кожа была мокрой, и блестящей, как старый ил, и покрыта тонким слоем слизи, стекающей по щекам; и цветом оно было чем-то средним между серым и зеленовато-чёрным, словно само дно озера решило обернуться плотью.
Глаза его духа были огромными, выпученными и бездонными, как два погруженных в темноту колодца, в чьих недрах ещё скрывалась тухлая, ядовитая вода. Они горели зеленоватым светом, напоминающим болотные огоньки, и внутри этого пламени можно было различить отдельные движения – то ли тени, то ли маленькие существа, ползающие за глазными яблоками, то ли крохотные рыбки, а на глаза, извиваясь, заползали скользкие брови, словно подчиняясь собственной воле.
Нос его, плоский и широкий, больше походил на жабры, чем на что людское. На конце того, что по недоразумению вросло в лицо вместо носа, виднелись мелкие щели, через которые время от времени вырывались пузырьки воздуха, распространяя вокруг затхлый запах гниющей плоти.
А его рот – его рот расползался по лицу столь широко, что, казалось, челюсти могут открыться под любым углом. Губы были мясистыми и потрескавшимися, и на их уголках собиралась мутная вода. Зубы, мелькнувшие вдруг, не походили нисколько на человечьи – то была целая спираль острых, кривых клыков, напоминающих то клешни, то лапки речных раков.
Лицо существа не замирало, уподобляясь человеческому, а двигалось, и всякая его часть чудилась самостоятельной. Щеки то вздувались, то опадали, веки моргали то по очереди, то вместе, не рот даже, а пасть открывалась и закрывалась, и сквозь губы вырывалось глухое бульканье.
Это не лицо, но рыло было воплощением самой сути озера.