Однако в этот вечер Ирэн была особенно молчалива. Он никогда еще не видел такого выражения на ее лице. И так как необычное всегда тревожит, Сомс встревожился. Он кончил есть маслины и поторопил горничную, сметавшую серебряной щеточкой крошки со стола. Когда она вышла, Сомс налил себе вина и сказал:
– Был кто-нибудь сегодня?
– Джун.
– Что ей понадобилось? – Форсайты считают за непреложную истину, что люди приходят только тогда, когда им что-нибудь нужно. – Наверно, приходила поболтать о женихе?
Ирэн молчала.
– Мне кажется, – продолжал Сомс, – что Джун влюблена в Босини гораздо больше, чем он в нее. Она ему проходу не дает.
Он почувствовал себя неловко под взглядом Ирэн.
– Ты не имеешь права так говорить! – воскликнула она.
– Почему? Это все замечают.
– Неправда. А если кто-нибудь и замечает, стыдно говорить такие вещи.
Самообладание покинуло Сомса.
– Нечего сказать, хорошая у меня жена! – воскликнул он, но втайне удивился ее горячности: это было не похоже на Ирэн. – Ты помешалась на своей Джун! Могу сказать только одно: с тех пор как она взяла на буксир этого «пирата», ей стало не до тебя, скоро ты сама в этом убедишься. Правда, теперь вам не придется часто видеть друг друга: мы будем жить за городом.
Сомс был рад, что случай позволил ему сообщить эту новость под прикрытием раздражения. Он ждал вспышки с ее стороны; молчание, которым были встречены его слова, обеспокоило его.
– Тебе, кажется, все равно? – пришлось ему добавить.
– Я уже знаю об этом.
Он быстро взглянул на нее.
– Кто тебе сказал?
– Джун.
– А она откуда знает?
Ирэн ничего не ответила. Сбитый с толку, смущенный, он сказал:
– Прекрасная работа для Босини; он сделает на ней имя. Джун все тебе рассказала?
– Да.
Снова наступило молчание, затем Сомс спросил:
– Тебе, наверное, не хочется переезжать?
Ирэн молчала.
– Ну, я не знаю, чего ты хочешь. Здесь тебе тоже не по душе.
– Разве мои желания что-нибудь значат?
Она взяла вазу с розами и вышла из комнаты. Сомс остался за столом. И ради этого он подписал контракт на постройку дома? Ради этого он готов выбросить десять тысяч фунтов? И ему вспомнились слова Босини: «Уж эти женщины!»
Но вскоре Сомс успокоился. Могло быть и хуже. Она могла вспылить. Он ожидал большего. В конце концов, получилось даже удачно, что Джун первая пробила брешь. Она, должно быть, вытянула признание у Босини; этого следовало ждать.