Ясно, что между хоть слегка и отличающимися, но все же, такими родственными, по целым параметрам, душами возникла тесная дружба. Два завидных – тем более, в послевоенном, с невысоким процентом мужского населения, молдавском городке – жениха стали на общую на двоих квартиру. И – берегись, Сороки! – практически весь высокий его женский процент оказался у их ног. Действовали по отработанной схеме: дядя принимал знаки внимания многочисленных поклонниц, норовя при этом периодически жениться, а его друг по-простецки крушил их сердца, играя при этом на баяне. Причем, такая "метода" давала гарантированную возможность подхарчиться в голодные, тяжелейшие годы разрухи: официантки из имеющихся в Сороках коммерческих ресторанов были всегда готовы накрыть для двух друзей, на бесплатной основе, подлинные, по тем временам, скатерти-самобранки. Чем они и пользовались… Чуть позднее, используя в корыстных целях родственные связи, к щедротам этих скатертей приобщался и аз, грешный.
Донжуанствуя таким образом со своим другом в молдавском городке, дядя имел неосторожность переманить туда мою маму. Она устроилась акушеркой в городской больнице, поселилась у брата и участь ее была, как и следовало ожидать, предрешена. Однако, черноглазый баянист изменил на этот раз своей обычной линии поведения и перенял, неожиданно, дядину: в один из осенних вечеров он, с мамой и с баяном, пришел в Севериновку. Из принесенных гостинцев был накрыт стол, играла музыка, пелись песни, гость улыбался и подмигивал мне, а я, сидя на топчанчике в своей латаной кацавеечке, буквально млел от радостного восхищения всем виденным и слышимым. Вскоре гости возвратились к себе в Сороки и поженились. Так вошел в мою жизнь отчим Пётр Яковлевич Малиновский, добрый и простой, как оказалось, человек, который навсегда заменил мне отца. Я легко впустил его в свое ребячье сердце и сразу же стал, идя навстречу уговорам матери, называть его папой.
История набирала, однако, обороты и вскоре после этого события в Сороки вернулся мой настоящий отец. Находясь в Севериновке, я не принимал во встрече этих людей никакого участия, но по рассказам хорошо ее представляю: увидев случившееся, отец заплакал, затем они выпили с Петром Яковлевичем бутылку водки и он ушел навсегда из маминой судьбы. Что поделаешь… Жизнь вносит всегда и во все свои коррективы, а браки, что ни говори, совершаются на небесах. Мать не дождалась своего мужа и всю жизнь чувствовала вину за это, не подавала из-за этого на алименты, а чтобы избежать возможных упреков, постоянно работала на полторы, две ставки… Но ведь было ей немногим больше двадцати лет… Не судите, одним словом, да не судимы будете. Тем более, что и сам я, в будущем, вольно или невольно повторил судьбы своих родителей. Жизнь, повторяюсь, всегда несет коррективы.