И лишь бровями шевелила
Да всё таращила глаза.
Ну ладно, дама иль не дама,
Иван Кузьмич с себя всё снял,
И в одеянии Адама
Он перед дамою предстал.
Отцова смехом распирало,
А мымра пялила глаза,
Поскольку в жизни не видала
Она мужские телеса.
Иван Кузьмич не торопился.
Он почесался кое-где,
Потом всем телом погрузился
И отцепил крючок в воде.
Прошло каких-то две минуты,
А он душой помолодел
И уж одетый и обутый
Он снова с удочкой сидел.
Гекзаметр Гомера
На колеснице богатой, с кучером толстым, холёным
Сам предводитель дворянства в гости к соседу приехал.
Возле крыльца его встретил раб, непотребно вонявший,
И доложил, что хозяин рыбу удит в водоёме.
Быстро спустившись по склону, наш предводитель уездный
Давнего друга Ивана возле реки обнаружил.
Рядом фемина стояла с ликом Медузы Горгоны,
Рачьи округлые бельма молча на воду тараща.
– Друг мой, Кузьмич Непреклонный, Гелиосом освещённый,
Воину не подобает вместо копья хворостина.
За руки взявшись, вернёмся прямо к подножью Олимпа
И призовём Диониса амфоры наши наполнить.
Но отвечал Непреклонный: – Боги меня покарали.
Как Прометей, я прикован к этому самому месту.
Лишь озарила Аврора утренним светом посевы,
Я уж торчал без движенья с этой вон чёртовой куклой.
Тут гладь воды всколыхнулась с лёгкой руки Посейдона,
И зацепилось за камень ихтиоловное средство.
Леска из тонкого шёлка вмиг тетивой натянулась,
Как под рукою Тесея, как у Эпирского лука.
Скорбный Кузьмич безутешен, в горе срывает одежды,
Чтобы подобно Эгею, броситься в бурное море.
Даже под взглядом Горгоны он не становится камнем,
А напоказ выставляет туловище Аполлона.
Окаменела Медуза, видя, как голое тело
На берегу постояло гордо, как статуя Зевса,
После в прибрежные воды не торопясь погрузилось
И отцепило от камня прочно застрявшие снасти.
Долго ждала Пенелопа из дальних стран Одиссея.
Здесь у нас плаванье длилось, правду сказать, две минуты.
Как Афродита из пены, вылез Кузьмич обнажённый,
И как ни в чём не бывало, снова продолжил рыбачить.
Сонет Шекспира
Друг мой, Горацио, не вспомнить не могу,