В начале Великой Отечественной войны хлеб выдавался по карточкам в очень ограниченном количестве. Утерянные месячные карточки не восстанавливались. Под Москвой жила благочестивая многодетная семья. Отец был рабочим. За хлебом в этой семье ходил в магазин старший из детей, Коля, тринадцати лет.
Зимой, в день святителя Николая, он встал пораньше и пошёл занимать очередь, так как хлеба хватало лишь на несколько человек. Коля пришёл первым и стал ждать у дверей магазина. Неожиданно он заметил четырёх парней, которые направлялись к нему, и испугался, что они отнимут хлебные карточки. Это обрекало на голодную смерть всю семью. В ужасе он мысленно возопил: «Святитель Николай, спаси меня!»
Неожиданно рядом с ним появился старичок, который подошёл к мальчику, взял за руку и на глазах у ошеломлённых и оцепеневших от удивления парней увёл его домой. Около дома этот дедушка просто исчез.
Много лет назад я подобрала кошку на улице, дети залепили ей чем-то глаза и издевались, я принесла кошечку домой и всё, что надо, сделала. Через какое-то время без видимой причины у кошки глаз стал очень сильно опухать и готов был буквально лопнуть, я срочно повезла кошку в клинику. После осмотра специалисты сказали, что шансов спасти глаз нет. Я отправилась в другую клинику, но там я услышала аналогичное заключение. Говорят: «Оставляйте, мы прооперируем и зашьём, чтобы раны не было». Оставила, сама отправилась в Собор, поставила свечу Николаю-угоднику, помолилась. Только вышла из храма, мне звонит доктор и говорит: «Прооперировали, всё хорошо, глаз сохранили, операция прошла успешно, через пару дней можете кису забирать».
А эта удивительная история произошла с Архимандритом Филадельфом (Мишиным), который в годы Гражданской войны оказался в далёкой, глухой ссылке. Рассказ старца записал позднее отец Тихон (Агриков).
Отец Филадельф обладал особым достоинством – очень любил святых угодников Божиих и жил живой связью с Божиими угодниками. Всегда был духом соединён с ними, не только в горе, но и в радости, и всегда молился им. И вот, что он поведал. Рассказывал он это, заливаясь слезами:
«Голодный был год – есть было совсем нечего. Работа очень и очень тяжёлая, а есть нечего. Да ещё зима была суровая-пресуровая. Транспорт не мог ходить, и доставка продуктов прекратилась. Мы несколько суток были совсем голодные и холодные. Да ещё, как на грех, мороз прибавил до сорока градусов. Птица мёрзла на лету. А одежонка-то арестантская какая? Многие мои собратья слегли: обессилели и не могли ходить. Я тоже готовился умирать с голода и холода. Ночевали мы в хибарках, маленьких таких и совсем худых. Окна были заткнуты тряпками. На полу снега надуло в щели. Дверь полуоткрыта – понамёрзло на ней льда целый вагон…