туманом плывёт над последней рекой,
и нет ей конца, а степи нет края.
Как мне уснуть на подоле твоём, свернувшись в калачик,
Утратив отчую речь, просыпав её как зерна.
Если очистить от плевел, если отмыть от крови —
что мы потеряли, разлучённые
С рекой и небом, с ветром и степью —
Тогда распустятся белые холодные звёзды,
как душистый качим, вышитый на подоле,
и свет разольётся от них
До ласковых твоих рук, кутающих меня в покрывало,
До голоса твоего, ворочающего незнакомым говором
камни в моей душе – маленькой и смешной,
Ставшей каурым жеребёнком на другом берегу реки.
Темнота выцветает к лету в ласково-бирюзовый,
Ветер высек на мхе и на камне
Имена забытых богов и самоназваний —
Чувство, когда медное солнце касается глаз,
Слепит до дрожи,
Обещает, утратив сетчатку:
Закроешь глаза – Иркалла – темнота изначальная,
Сквозь неё чудится невесомый свет.
Но ты молод и слеп, пробираешься лишь на ощупь,
Обрывая нелепую пуповину, живой, но трещишь по швам.
Темнота выцветает к лету, обнажая скелетный ил,
Кистепёрую рыбу с распахнутыми глазами, распахнутым ртом —
узнавай в ней Бога, и Сына, и Дух Святой,
И себя – что уносит по половодью
и швыряет на берег вода – мусором.
Слышишь, это весна ступает через глаза —
что уже никого не видят, выжженные Иркаллой,
узревшие бога – что мертв и бессмертен,
узнавшие – темнота выцветает до водности нежной,
до почек на вербах.