– С тобой всё в порядке, Ганс? Ты сидишь, разинув рот, и тратишь время впустую! – язвительно добавила тетушка Бринкер, покраснев от того, что слишком откровенно разговаривала со своим мальчиком, – Тебе давно пора отправляться в путь!
Ганс сел и внимательно посмотрел ей в лицо. Он встал и почти шепотом спросил: «Ты когда-нибудь пробовала, мама?» Она поняла его.
– Да, дитя мое, часто. Но отец только смеётся или смотрит на меня так странно, что я рада, что больше ничего не спрашиваю. Когда прошлой зимой у вас с Гретель была лихорадка, и у нас почти не было хлеба, и я ничего не могла заработать, боясь, что ты умрешь, пока я отвернусь к плите, о! Тогда я попыталась! Я гладила его по волосам и нежно, как котенка, шептала ему о деньгах – где они, у кого они? Увы! Он дергал меня за рукав и шептал какую-то чушь, пока у меня кровь не стыла в жилах. Наконец, когда Гретель лежала белее снега, а ты метался на кровати, я закричала ему – казалось, он ДОЛЖЕН был меня услышать: «Рафф, где наши деньги? Ты что-нибудь знаешь о деньгах, Рафф? Деньги в кошельке и чулке, в большом сундуке?» Но с таким же успехом я могла бы разговаривать с камнем. Я могла бы…
Голос матери звучал так странно, а глаза её так сильно блестели, что Вилсон, охваченный смутной тревогой, положил ей на плечо руку.
– Ну же, мама, – сказал он, – что же нам делать, давай постараемся забыть об этих деньгах. Я большой и сильный. Гретель тоже очень сообразительная девочка. Скоро у нас всё снова будет хорошо. Мама, мы с Гретель предпочли бы видеть тебя весёлой, чем иметь все серебро в мире, да и золото тоже, правда, Гретель?
– Мама сама знает! – всхлипывая, сказала Гретель.
Яркие проявления чувств детей так поразили Тётушку Бринкер, так обрадовали её, потому что доказывали, какими любящими и преданными детьми они были. Прекрасные дамы в королевских домах часто мило улыбаются, веселя сам воздух вокруг себя, но я сомневаюсь, что их улыбка когда-либо будет более желанной в глазах Всевышнего, чем та, что появилась на губах тётушки, чтобы подбодрить грубо одетых юношу и девушку в их скромном домике.
Тётушка Бринкер почувствовала, что поступила эгоистично. Краснея и сбрасывая с себя невольное смущение, она поспешно вытерла глаза и посмотрела на них взглядом, каким может смотреть на детей одна мать.