В этом шарике я увидела Ника, лежащего на земле, в щербетно-оранжевой футболке. На лице искреннее удивление, сверху на нем что-то тяжелое, щека вдавлена в землю – и кровь, много крови, а потом его родители и младшая сестра, сложившаяся пополам в рыданиях на его похоронах. И я,
(мое сердце)
стыдливо раскрытая, в синяках, разорванная на куски.
Здесь, в доме номер 23, я упала на пол, ударилась бедром, втянула воздух рвано, словно разучившись дышать. Мне казалось, что я вдыхаю углекислый газ, а выдыхаю кислород, будто растение – ведь этим растения занимаются?
Что же я наделала?
Я собиралась полюбить Ника.
Ник должен был полюбить меня. А потом умереть.
И у меня не было возможности это изменить.
Я закрыла глаза и прижалась щекой к прохладному полу.
Однако это не значило, что я не попытаюсь.
Ник
Наутро после того, как мистер Фрэнсис не умер, я присоединился к родителям за завтраком. Мама разошлась не на шутку: яичница, бекон, тосты с клубничным джемом и маслом, дорогой апельсиновый сок с фермерского рынка, все разложено по разносортным тарелкам, расставленным на старой бабушкиной скатерти. Мама обычно доставала ее для особых случаев. День благодарения. Рождество. Неделя летом, когда приезжали родители отца.
– Ты, наверное, так вымотался, – сказала мама, наливая кофе из кофейника в свою любимую фиолетовую кружку с щербинкой, и поцеловала меня в висок. – Ну и денек вчера выдался.
Я макнул ложку в миску со скрэмблом и намазал маслом тост:
– Я в порядке.
Отец протянул мне свернутую в трубочку газету:
– Эй, если ты устал, это нормально. Посмотри, кто на первой полосе.
Я развернул газету. На меня смотрел… я, вырезанный из прошлогодней групповой фотографии команды по плаванию. Снимок вышел ужасно зернистым, но любой, с кем я ходил в школу, узнал бы меня с первого взгляда. Я замер.
– Что это, черт возьми, такое?
– Нужен скринридер? – спросила мама.
Да, было бы неплохо. Эта штука читала тексты вслух и изрядно облегчала мне жизнь, но сейчас я от нее отказался. Я вообще медленно читаю, но настоящая проблема в том, что иногда мне трудно удержать в голове все слова. Большинство людей с дислексией – и я в том числе – просто перерастают реверсии, когда они, например, путают буквы «п» и «н» или «м» и «л», потому что их написание чем-то похоже. Сейчас «н» и «м» были в числе восьми букв слова, которое впиталось в каждую клеточку моего тела, – оно было со мной столько, сколько себя помню.