– Что за запрещёнка? – спросил я.
– Легкие наркотики, резные фигурки обнаженных девушек из Шаньшаня… Всегда что-то найдется, – усмехнулась эфили и продолжила. – Вот он на меня и обратил внимание. И в своём стиле – ты мне любовь, а я не буду преследовать тебя как жрец ведьму. Но я его так послала, что эхо по улицам ходило. Однако он не успокоился и раз-два в год делает попытки подката. И методы не меняет. А тут он пришёл ко мне и заявил, что или любовь, или он расскажет, что ты ходил ко мне несколько раз. Хотя я не понимаю, нафига ему это теперь-то. Ему же за семьдесят. Я его, конечно, послала, но твои подружки всё слышали и решили отомстить. Подсунули ему в карман одно из объявлений.
– Эти бумажки долго не провисели, – захихикала Аласи. – Инквизиторы приехали позавчера в обед и повесили их на ратуше и на базарной площади. А мы ночью сходили и сняли.
– Зачем? – рассмеялся я. – Все равно все заинтересованные уже успели увидеть.
– Как зачем? – аж завопила Онила. – Там же о тебе написано! Хотя портрет и отвратный. Ты в сто раз лучше рисуешь! Да и пригодился один листок. Мы как услышали, что этот старый скунс следующим утром говорил Хели, так пошли за ним и листок ему подсунули в карман. А потом на площади одному мальчишке шепнули, что украл объявления этот жрец. Оборванец ещё кому-то рассказал, и через полчаса об этом уже вся базарная площадь судачила.
– А инквизиторы ещё не уехали к тому времени и страшно злые были, – подхватила Аласи. – Как мы думаем, эти листки часто воруют. А тут и сам старый хрыч явился. Листок нашли и ему всыпали десять плетей. Прямо по голой сморщенной жопе!
– Пардию? – не поверил я.
– Помощнику, – поправила улыбающаяся хозяйка. – Он со своим характером карьеру так и не сделал. Точнее, служил пардием месяц. Но после исповеди одного местного торговца принялся шантажировать того. Скандал был знатный тогда. Вот его от греха подальше и сняли. Нет, всё равно не положено, конечно, пороть жреца, но инквизиторы были и вправду очень злые.
– А не вспомнят всё-таки, что я к вам ходил? – забеспокоился я, запоздало понимая, что именами стоило пользоваться разными.
– Ой! – отмахнулась эфили. – Как вспомнят, так и забудут. Потому как если я рот раскрою, то половине города мало не покажется. Я про этих засранцев всё знаю! И от каких срамных болезней кто лечился, и кто с кем кому изменял. А кто-то может и в тюрьму отправится. Городскую волшебницу лучше из-за мелочей не задевать, особенно если про неё нередко шепчутся, что она ведьма.