− Ладно уж! – вздохнула я. Вчера он с аванса меня угощал мороженым. – Только сам в бакалею пойдёшь – вдруг там те блондины! Я в машине побуду.
− Как скажешь! – улыбнулся друг, направляясь в сторону припаркованного на площадке почтового грузовичка, с пузатым капотом и по-лягушачьи круглыми фарами.
***
Вит ушел в лавку, а я сидела, удобно расположившись на упругом просторном сидении, поглаживая для успокоения снежно-белую шерстку Беаты, свернувшейся клубком у меня на коленях. Коргоруша усердно делала вид, что спит, а я прикидывалась, будто верю ей – разговаривать не хотелось. Встреча с координаторами, отцом и сыном, всколыхнула сильнее, чем предполагала.
Через пять минут из дверей лавки появился довольный Вит – без очков, с увесистым пакетом в одной руке и бутербродом с колбасой в другой. На лице застыла блаженная улыбка – как же парни любят поесть! Я задержала взгляд на пакете, явно тяжёленьком – друг обещал разменять банкноту… Похоже, разменял он её очень продуктивно.
Вит открыл дверцу машины с моей стороны и сунул под ноги пакет:
− Держи! Там есть, чем поживиться! Давненько так не отрывался. Пан Козельский, увидев твои десять прачи переменился в лице: небось подумал, почтарям зарплату подняли! Всю сдачу у него выгреб, − друг порылся в кармане и протянул мне горсть пинек. – На!
− Ты что, всё потратил? Одна мелочь осталась? – возмутилась я. Вит глянул на меня, будто не узнавая.
− Стоило деньгам завестись, как сразу жадиной стала? – протянул он, вытаскивая из внутреннего кармана тонкую бумажную пачку. – Никуда твои драгоценные не делись. На десять прачи можно всю лавку Козельского скупить! Он и так после тех богатеев никак отойти не может, а тут ещё я с этой бумажкой добил его совсем!
В подтверждение его слов, в дверях появился низенький лысоватый пан Козельский, владелец лавки, с портфелем в руке. Он повесил на дверь табличку «закрыто», дважды повернул ключ в замке и важно прошествовал мимо, не обращая на нас никакого внимания.
− Вот! Я не вру! Побежал в банк, барыши сдавать! – усмехнулся Вит.
− Поехали уж! Хочется в Люберцы попасть до темноты.
− Дожевать бутерброд хоть дай! Сама обедала?
От его слов в животе противно заныло от голода – поесть я забыла: хотела поскорее товар принять, а потом бабушка перебила мысли. Вит всё понял, покачал головой и сказал: