У меня есть лишь миг до того, как и она начнёт рассыпаться, растворяться в воздухе. Но я не допущу этого.
Разворачиваю руку, и раскрытой ладонью впечатываю, вбиваю жизнь обратно в распростёртое тело, в замершее сердце. И оно заводится, заходится, жадно впитывая жизнь обратно, словно пьёт её, изнывая от бесконечной жажды.
Жажды жить.
Больной глубоко вздыхает, словно вновь пробуя жизнь на вкус – сперва нерешительно, словно не веря себе, но каждый вздох становится всё увереннее, всё крепче.
Он будет здоров.
Будет. Если, конечно, те, кто ухаживает за ним, станут хорошо кормить его и следовать моим предписаниям.
Осматриваю его ещё раз с ног до головы. Бледный, тщедушный мальчишка лет десяти от силы. Может и больше, но болезнь, что мучила его, иссушила и вымотала это тельце до неузнаваемости. Щёки впалые, волосы слиплись, дёсны оголили зубы. Но я сделала для этой жизни всё, что могла.
Набрасываю на больного покрывало, протираю руки, сбрызнув их жидкостью, что ношу в одной из склянок, убираю инструменты, зову безутешных родителей, что всё это время караулили за дверью.
Они влетают мигом. Мамаша начинает голосить и плакать, хлопотать, суетиться вокруг лежащего на лавке сына, то его тормошит, то меня хватает за руки.
Бесит.
С размаху влепляю ей пощёчину – той же ладонью, которая только что вернула жизнь в тело её ребёнка. Кожу начинает звонко саднить – удар, похоже, вышел сильный. Зато вокруг – тишина. Все глаза семейства – кликуши-матери, отца, бабок-нянек, дядьёв и сватов – сколько их собралось в опочивальне – смотрят на меня, не мигая.
Говорю, что им делать дальше с мальчиком: чем и как кормить, когда давать лекарство и во что одевать, пока не поправится. Забираю обговорённую плату, и ухожу прочь.
Сейчас мне нужны тишина, покой и отдых, а в окружении шумных людей не бывает ни того, ни другого. Значит путь мой продолжится немедля.
Я никогда и нигде не задерживаюсь надолго.
Глава 1
Ночь обещала быть ненастной. Густые тучи затянули небо тягучим вязким киселём, недвижно зависли над острыми, как неровные зубья, вершинами деревьев, над покосившимися, чернеющими под струпьями высохшего лишайника, жалкими остовами погорелых домов. Стало совсем темно, неподвижно, тихо.
Всё вокруг замерло в ожидании первого раската грома, но его не было и не было. Словно само время залипло в сгустившихся тучах. Наконец, сверкнула молния, на миг озарив полумрачную, чёрную от прошедшего когда-то огня, комнату единственно уцелевшего дома. Огонёк в небольшой лампаде дрогнул, стоило взять её в руки.