– Отличная мысль, – подхватился Кривоножко. – Едем! Только ты, Иваныч, имей в виду: больно такси здесь дорогое…
Приехали в гостиницу, сели как водится за стол и приступили к делу. Торговались недолго – часа полтора. Сначала Джон Буль упирался и отнекивался, но, выпив и закусив, пообещал подумать. И тут же принялся усиленно шевелить мозгами, после чего торг пошёл гораздо быстрей. А когда Еремеев откупорил ещё турецкую, Джон и вовсе расслабился: раза два сочно выругался по-русски, а один раз довольно внятно произнёс на чистейшем английском: «А на хрена попу гармонь?» После чего обречённо махнул рукой: мол, забирай, Иваныч, пуховики, да и дело с концом! Сколько надо, четыреста штук? Бери! Короче, по пять долларов за пуховик и сговорились.
Две тысячи долларов зелёным веером легли на стол, и тут же их со скатерти словно ветром сдуло. Не удержался на стуле и сам Джон Буль – тем же ветром вынесло его из номера, только шум по лестнице пошёл. Кривоножко, напротив, оказался парнем крепким – таки усидел за столом. Пришлось ещё одну турецкую открывать, но это уже под самую развязку.
Уходил Кривоножко по частям. Сначала добрался до туалета и там застрял примерно на полчаса, потом переместился в прихожую – и немного подремал в поисках двери. Наконец, открыл, что искал, и вежливо выпал в коридор, где Кривоножко и подмела охочая до мужиков уборщица. Словом, чинно все получилось и пристойно. Еремеев, помнится, даже порадовался за соотечественника: а молодец Кривоножко, умеет, собака, пить! Не то что Джон Буль… И тотчас же Александру Ивановичу от этих мыслей стало дурно.
«Деньги-то я отдал, а вот насчёт пуховиков и не договорился!» – подумал Еремеев с запоздалой тревогой. И правда, четыреста пуховиков – не четыре штучки, их голыми руками не принесёшь. А между тем, про машину и разговора не было. Так что не ясно, кто будет шофёру платить – Еремеев или Джон Буль? А кто машину будет разгружать – Джон Буль или Еремеев?
Короче, мыслей появилось столько, что ясно было: в одиночку их не разгрести. Тотчас же Еремеев ойкнул и помчался за помощью к Кривоножко. Однако номер у соотечественника оказался закрытым на два замка, а спросить, куда делся постоялец, было не у кого, кроме как у дверной ручки.
Пришлось спускаться вниз – к портье.
– No andestend! – сказал тот. Подумал и добавил на русском языке. – Ноги сделали!