У меня было желание ответить словами отца Гермогена из великой сцены прощания героя с этим миром в «Не горюй!», но сказал:
– Конечно! Хочешь конфетку?
– Нету у тебя.
В ходе эпизода прощания в фильме два крестьянина
приносят гробы в дом доктора и слышат веселую музыку
поминального застолья по не усопшему хозяину.
– Леван, там гробы принесли. Тебе черный или красный?
– Черный!
– Гия! – говорил я ему весело. – На каком доме
повесить мемориальную доску,
конечно, когда придет пора?
На этом или на Чистопрудном, двадцать три?
– На двадцать третьем. Где я жил с мамой.
Пока не удалось, извини,
но я помню.
Счастливый случай по имени Тихонов
– Отчего ты загрустил, Собакин?
– У меня ощущение, что живу вместо кого-то, кто жил хорошо и счастливо.
– Это ли повод?
– Но, может, кто-то чувствует, что жил вместо меня. Мне жаль этого человека.
Когда-нибудь Собакин все-таки позвонит и будет обласкан, ибо его вины в том, что он внезапно исчезает, нет.
Только свойство.
И безупречно ли мое поведение с любимыми друзьями? (Между двумя последними словами вы вольны поставить запятую. Я сэкономлю ее.)
«Время, потраченное на общение, даже бессмысленное, я не считаю потерянным, – писал мне Собакин в письме, которое я так и не удосужился прочитать. – И себя потерянным в этом времени не считаю. Скорее заблудившимся типом, который вместо поисков дороги из леса старается запомнить красивые места, будто к ним удастся вернуться. Иногда удается.
Отношения с людьми, расположенными ко мне, – это радость, развлечение, откровение и одновременно, увы, цепь защит разного уровня. Большей частью я берегусь слов (ведь и поступки говорят словами) и редко сближаюсь, сторонясь случайных, совершенно не имеющих дистанции объятий. Они исключают распознавание выражения лица, которое оказывается в тылу, у меня за спиной. Это дает возможность подмигнуть кому-нибудь третьему, а хоть бы и себе в зеркале. Ну, мол, ты понимаешь…
Объятия так обманывают людей, что им мстится, будто они обретают особое право на узнавание твоих подробностей».
Припоминаю, друг Собакин, как активно пытался я разрушить дистанцию и виртуально «обнять» знаменитого Дьякова, алтайского метеоролога, предсказавшего великие засухи семьдесят второго и семьдесят третьего годов.
«Вы меня исследуете! А я не люблю, когда меня исследуют!!!» – страстно прокричал Анатолий Витальевич в мою оставшуюся жизнь. На все времена.