И сейчас у нас красное и белое. Новый год – единственный не омраченный режимом коммунизма праздник… А потом большие разговоры о том, как мы не любим жить. У нас никто не может понять, что время – действительно сейчас. А почему не любим жить – потому что любить жить надо сейчас, не вчера и не завтра. Тогда очень многое начнет получаться, это не то, что довольствоваться малым.
ЮР Скажи, а возможно в таком пейзаже сохранить этот интерьер, о котором ты говорил?
АБ Возможно. За эти пять лет мы ничего не поняли пока что. Мы приобрели опыт. И если независимые интеллектуалы времен застоя чувствовали себя свободными людьми внутри несвободного режима, то сейчас, если они честные, они должны сказать, что не знают, что говорить людям. До этого им было не так трудно говорить, это требовало смелости, но это было легко, потому что сценарий вокруг был написан тоталитарной системой. Сейчас уже важно не то, кáк ты говоришь, а то, чтó ты говоришь, потому что у тебя нет врага. И я думаю – мое личное чувство, – что я перестал все понимать. Я не в растерянности, но не могу сказать людям ничего по поводу политических вопросов. Я стал таким же, как все. Я жду и надеюсь. Молюсь, когда мне кажется, что произойдет что-то страшное. На самом деле, у меня есть чувство необоснованное, что то, что случилось, – случилось навсегда. И поэтому уже такого поворота страшного назад быть не может. Его ни Бог, ни сама жизнь не допустят.
ЮР «Оглашенные» – что это за слово такое?
АБ Это люди, которые готовятся к крещению. Они уже приняли это решение, но еще не прошли все стадии подготовки, и они могут находиться в храме часть службы. «Оглашенные, изыдите» – меня эта граница тоже заинтересовала. Наши патриоты иногда бывают избыточными и тогда уже утверждают, что христианство – выдумка нерусская. О чем это свидетельствует? Мне кажется, что это нам подходит, мы в состоянии перехода.
ЮР Само состояние перехода – может, это и есть наше состояние постоянное?
АБ Мы отучились от ощущения времени. Мы стали относиться к нему как к пространству, а время как раз таки меренное. Мы вступаем в эпоху следующего генерального секретаря и знаем, что она на тридцать лет. Так мы вступали во всё: в гласность, в демократию, думая, что это все бесконечно. И каждый раз оказывалось, что мы пропустили время, что десять лет прошло, а это в любой жизни – жизнь.