– Она? Да ты брось! Да она даже не знает, как пользоваться телефоном, так как у нее его нет. Она древняя и недалекая.
Прищурилась и шмякнула рукой ему по затылку. Но отмечая, как лицо парня вытянулось от возмущения, а кулаки сжались, поспешно выставила руки в предупреждающем знаке и громко сказала:
– Помни про сообщение о бешеном Громове!
– Ты… – процедил он и отступил на шаг. – Когда выберемся, я тебя…
– Угу… Ты еще мне поговори… – усмехнулась и стала осматриваться.
– Малявка, а с таким гонором… – слышала позади себя бурчание. Громов все не успокаивался. Вдруг он замолчал и серьезно спросил: – Лида знает азбуку Морзе? Откуда?
– В радиокружке научили, – придумала первое, что пришло в голову. Я искренне надеялась, что после освобождения Громов не будет приставать к Лиде с просьбой, организовать кружок.
– Понятно…
Я же подошла к трубе и стала выдавать удары согласно последовательности. Пять раз. Потом уже Громов подключился, действуя по моей схеме. Так и развлекались, надеясь на чудо и хороший слух воспитателя. Обычно она днем спала или сидела за компом, но всегда без лишних звуков, чтобы ничего не пропустить, как она говорила.
Через двадцать минут мы сидели на верхней ступени лестницы, прижавшись друг к другу. Замерзли. Вдруг Громов снял кофту и накрыл меня.
– Зачем? Я не передала в сообщении, что ты страдаешь бешенством.
– Затем, что у тебя одни кости. Быстро замерзнешь в этой футболке. Кто тогда будет жизнь мне портить?
Не стала спорить. Было так холодно, что вот совсем не хотелось этого делать, тем более он прав. Нужно беречь себя для следующего сражения, а пока у нас временное перемирие.
Холодное перемирие.
Через десять минут я готова была взобраться не только под одежду Громову, но и пробраться под кожу. Мои руки грелись о его тело, а сама я прилипла к нему, как улитка к стеклу.
– Ты… чего? – услышала я хриплый голос парня. Впервые слышала растерянность в его словах.
– Я сейчас окоченею… – слезно призналась, продолжая лапать его в поисках тепла.
– Понятно… – как-то обреченно выдал Андрей и вдруг дернул на себя, усаживая на колени.
Мой взгляд невозможно было описать красивыми словами. Челюсть упала, а зрачки расширились. Еще грязная и холодная, с открытым ртом.
– Ты сидишь на холодном бетоне. Так будет теплее, тем более ты ничего не весишь, – сдавленно произнес он, вроде как объясняя свои действия.