Вот почему ему удалось попасть в главную университетскую футбольную команду, а еще успешно сдать экзамены за первый курс программы по информатике. Обо всем этом я знаю вовсе не потому, что хоть как-то интересуюсь его академическими успехами, просто Атланта, едва не лопаясь от гордости, передает мне буквально все, что имеет хоть какое-то отношение к ее обожаемому внуку. Ради нее я делаю вид, что слушаю, причем с любезным выражением лица и интересом, и даже вставляю в нужных местах восклицания.
Теперь же никто не удосужился отметить, что Эшер больше не неуклюжий, а в невероятной физической форме; что он уже не просто высокий, а супервысокий; или же, самое главное, что теперь, впервые за долгие годы, взгляд у него не бегающий, а пронзительный.
Пронзительный в квадрате.
И сосредоточенный.
На мне.
И, несмотря на погоду и его низко надвинутую сине-желтую бейсболку от «УКЛА Брюинз», мне предельно ясно, что глаза у него все такие же синие и все так же обрамлены частоколом все тех же несусветно длинных ресниц.
Вдруг всплывает воспоминание о нашей первой встрече, когда мы провели на Голден-Лейк весь вечер. Тогда он тоже глядел на меня так, будто я – сейф с запертыми в нем неведомыми сокровищами. Я всегда объясняла это обстоятельством, о котором мне стало известно позже: именно в тот день Эшер узнал о гибели своих родителей в ДТП. Это была трещина в броне.
Я уже не очень понимаю, кто с кем должен поздороваться первым, поэтому ограничиваюсь тем, что продолжаю смотреть на него, не отводя взгляда, поскольку если уж чего я всегда и была лишена, так это смущения. Хлопаю ресницами раз, второй, третий. Наконец он сжимает зубы и отводит глаза.
Очко в мою пользу.
А поскольку я мало того что бесстыдница, но отличаюсь еще и весьма нездоровым стремлением к соревнованию, то решаю превратить это очко в оглушительную победу.
Улыбаясь, я делаю к нему шаг.
– Надо же, а я-то думала, что заслуживаю жарких объятий после столь долгой разлуки, Эш.